Сергей Мякшин

НА ПОСЛЕДНЕМ СЛОВЕ


– С вами всё в порядке? – спросил у меня мужчина, страстно прижимая к своему укрытому жёлтым плащом худому тельцу большой десятизамковый саквояж.
Я лежал на мокром асфальте и нервно посмеивался.
– Всё нормально? – уже более обеспокоенным голосом уточнил он.
Я перестал смеяться и, наградив его взглядом, смысл которого даже мне самому был неизвестен, вынул из подсумка лужёный гремух.
– Вас зовут Лайха? – спросил я.
Он долго на меня смотрел, но потом наконец кивнул и слабо улыбнулся.
– Прекрасно! – сказал я. – Я, наверное, вас напугал?
Мужчина бросил короткий взгляд на моё оружие и ответил:
– Да нет, просто я редко... Значит, у вас всё в порядке? Тогда я...
– Я-то в порядке. А вы?
–Спасибо, хорошо, – голос его слегка задрожал. – Но мне нужно идти... До свидания...
– Постойте! – прокричал я и вскочил на ноги.
Продолжая удаляться от меня быстрым шагом, он повернул ко мне голову и, заикаясь, произнёс:
– Я хочу сказать, что внезапно и без всякой причины разволновался, и вы ни в чём не виноваты.
– Да уж, тут надо быть осторожным, – я направился ему наперерез.
Мужчина посмотрел на меня ошалевшими от страха глазами и, сойдя на обочину, потрусил вдоль Дома Правосудия по тропинке, которая никак не совпадала с намеченным мною курсом.
– Ты же из солидной компании, зачем тебе ходить по этой тропе? – поинтересовался я и остановился. Лайха тоже перестал убегать и, прислонившись спиной к стене дома, пробормотал:
– Моё внутреннее восприятие очень ранимое и мне не хотелось бы бросать в вас чёрные камни!
"Уж скажет так скажет!", подумал я.
– Слушай, Лайха, можно я подойду к тебе поближе?
Он испуганно указал на мой гремух. Я спрятал оружие назад в подсумок. В знак согласия он махнул рукой, и я медленно двинулся к нему.
– Великолепный дом! – восхитился я, останавливаясь на доверительном расстоянии от запутавшегося в этой жизни чахлого существа в изрядно поношенном плаще жёлтого цвета.
Быстренько разместив свой саквояж на массивном выступе, Лайха сказал:
– Вряд ли здесь все жильцы такие же состоятельные, как и он сам. Представляешь: сотни идолов, плавающие в раскалённом масле... Впрочем, какое это имеет теперь значение...
– Замечательно! – воскликнул я. – Хорошо быть самому себе хозяином!
– Почему вы решили, что это я? – спросил он, и глаза его неестественно сузились.
Вопрос Лайхи заставил меня занервничать.
"Просто нужно сделать несколько глубоких вдохов и успокоиться. Да. Успокоиться".
Ужесточив контроль над собою, я сказал:
– Ну как "почему"? Потому что вы согласились с названным мною именем. Да и потом, я просто чувствую...
– Я не говорил, что меня зовут Лайха. Я всего лишь кивнул, – он тряхнул головой и тяжело вздохнул.
Прищёлкнув языком, я прищёлкнул им ещё раз. Ритм получился равномерным, как стук дятла в вершинах деревьев.
– От подобных чувств нужно избавляться, – сказал Лайха.
– Но почему? Зачем?
– Потому что их природа нам не известна. Я всегда честно признаюсь себе в этом. Это главное, – он повёл головой, словно прислушивался к шорохам в спящем доме.
"Просто нужно сделать несколько глубоких вдохов и успокоиться. Да. Успокоиться".
Почувствовав себя лучше, я сказал:
– Всё, чего я хочу – это понять, где кончается реальность и начинается видение.
Лайха скосил в мою сторону свои бледные как молоко глаза и произнёс суровым тоном:
– Каждый пытается видеть в этом свою роль, а как только яркий свет улицы растворится в толпе, вы все, как один, хватаетесь за гремух. Спроси себя теперь, разве желание и поступки не питаются иллюзиями? Разве они не воспламеняются от едва заметных эмоциональных трений? – неожиданно он рассмеялся резким гортанным смехом. – Посмотри на себя. Как ты думаешь, что привело тебя сегодня сюда?
Кончиком языка я смочил свои пересохшие губы и прошептал:
– Я пленник своих страстей.
– Судя по твоим ногтям, я бы так не сказал, – он медленно распрямился и подошёл ко мне почти вплотную. – Ты пытался сделать слишком много и теперь не очень хорошо себя чувствуешь. Прямо скажем, ПЛОХО себя чувствуешь. Теперь твоими ногтями питаются нервные срывы да беспомощная тоска.
Вернувшись на прежнее место, он принялся торопливо открывать свой саквояж. Десять замков долго сопротивлялись, но Лайха был очень настойчив и терпелив, и вскоре саквояж сдался, бессильно разинув свой огромный рот. Лайха осторожно погрузил в него руки и с той же великой осторожностью вынул оттуда сторегистровый бурлафон. Заправив его тяжёлой водой и редкоземельным бисером, он плотно закусил мундштук и извлёк несколько пробных режущих звуков. Это было просто потрясающе. Подобного звучания мне не доводилось слышать даже в своих лучших снах.
Музыкант подобрал нужное ему дыхание и заиграл.
Из десятидюймового гидрораструба вырвалась дремлющая птица и, отлетев на два метра, застыла на месте. Лайха, не переставая дуть в бурлафон, ловко поменял позицию регистров, и вслед за птицей из инструмента выплыла одноглазая рыба. Широко раскрыв ужасную, засеянную зубами пасть, она подплыла к кончику хвоста птицы и так же застыла. После очередной комбинации регистров персонажи ожили и произошло то, что и должно было произойти. Одноглазый монстр, насытившись нерасторопной жертвой, хищно помахивая плавником, описал несколько кругов рядом с головой музыканта и вдруг в мгновение ока рассёк пространство и время, оставив после себя лишь только едкое облако серой пыли.
Бурлафонист освободил мундштук и сказал:
– Мне даже и не приходило в голову, что можно выйти из этого сна, или позвать на помощь, или даже закричать самому, чтобы разбудить себя своим криком...
Громко клацнув челюстью, он заговорил снова. Голос его звучал уже совсем глухо.
– Только желания, только страсть ведут к успеху.
Я фыркнул от смеха и произнёс:
– Желание само по себе не приносит никакой пользы. Это знает любой из нас. Если мы могли бы достигать своих целей так легко, как нам иногда кажется... не думаешь ли ты, что мы во всём находили бы счастье, а не разочарование?
С неописуемой внезапностью Лайха несколькими ударами сокрушительного характера вдребезги расшиб свой инструмент о стену Дома Правосудия. Составные части бурлафона нередко попадали мне в лицо и, оставляя на нём глубокие шрамы, с визгом уносились в густеющую темноту. Тяжело дыша, Лайха произнёс:
– Можете ли вы хоть на минуту поверить, что ваша собственная воля, ваши собственные усилия могут изменить ход событий так, что приведут вас к исполнению вашего – пусть даже самого мелкого – желания, в то время...
Мне почему-то начало казаться, что он никогда не закончит говорить. При мысли об этом мне стало страшно, хотя сам страх имел довольно нелепый вид, но всё же я не стал испытывать судьбу и закричал:
– Довольно!!! Хватит!!! Мне больно!!! Невыносимо больно слушать речь хорошего человека!
На миг наши глаза встретились, и я почувствовал , как у меня закружилась голова.
"Просто нужно сделать несколько глубоких вдохов и успокоиться. Да. Успокоиться".
Лайха, слегка пошатываясь, подошёл ко мне поближе и произнёс ярко контрастным шёпотом:
– Это вы МЕНЯ назвали хорошим человеком? Вы это серьёзно?
– Да, – буркнул я.
– Ну что ж, – сказал он холодно, – тогда послушайте, что я сейчас вам скажу. Только не перебивайте, пожалуйста.
Я неохотно кивнул головой. Лайха начал говорить:
– Мы все живём в джунглях. Да, именно в джунглях. Делаем вид, что очень заботимся друг о друге, хотя в сущности каждый сам по себе. С раннего утра и до поздней ночи мы стараемся быть вежливыми. Привлекательными. Деликатными. Обаятельными. Симпатичными. Независимыми. Стройными. Ухоженными. Обходительными. Умными. Галантными. Серьёзными. Заботливыми. Чистыми. Ласковыми. Весёлыми. Искренними. Добрыми. Решительными. Пунктуальными. Деловыми. Безупречными. И всё это заканчивается одним и тем же – свинячим храпом. Приложив неимоверные усилия, мы ещё пока худо-бедно сдерживаем в себе зверя. Но нет же – нам это нравится! О, сир! Вы – эталон настоящего человека. Нам нравится давить в себе зверя, нас за это хвалят. Но чем больше мы его притесняем, тем всё опасней он становится и однажды, доведённый до отчаяния, начинает рвать нас изнутри, а выбравшись наружу, ещё долго не может остановиться. Человек стоит на краю крыши; через некоторое время за ним по пути вниз останется только разряжённое пространство. Но пока он ещё стоит и надеется, что произойдёт некое чудо, которое не даст ему завершить необратимое начатое. А бедняге-то и невдомёк, что все чудеса уже давно съедены тем, кого он так старательно хотел скрыть. И вот, насытившись, зверь вырывается на свободу, делает глубокий вдох и, плюнув тебе в лицо, говорит: "Прыгай!". Мы все живём в джунглях. С каждым днём мне всё тяжелее и тяжелее протягивать кому-то свою руку помощи и говорить: "Остановись!", и...
Уже на последнем слове я заметил, как Лайха стал стремительно погружаться в сон. Он стоял неподвижно, как дерево в безветренную погоду.
Закрыв свой правый глаз, я бесшумно вынул из подсумки гремух и рассёк им уже достаточно давно томящиеся в голове чахлого существа Пространство и Время.
Ночь была на исходе.
С первыми лучами солнца я почувствовал, как во мне начало зарождаться едкое облако серой пыли.

май 2001

содержание