Сергей Мякшин
ВАШЕ ОЩУЩЕНИЕ МОЕЙ РЕАЛЬНОСТИ
Проделав еще одну серию неуверенных шагов, я остановился.
"Проклятый город", подумал я, тщетно пытаясь определить свое место нахождения.
Куда бы ни упал мой взор, он неизменно натыкался на жилые дома, раздвижные мосты и аптеки.
– Извините. Вы не поможете мне? – обратился я к медленно следующему мимо меня мужчине, после чего заметил, что перемещается он с закрытыми глазами и при всем этом на его лице торжествует грандиозное спокойствие.
Он открыл глаза, но ни на секунду не прервал прогулочного темпа и, сохраняя дух отрешенности, произнес:
– Что вам угодно?
Прохожий резко выполнил неполный поворот вокруг своей оси; теперь он шел вперед спиной.
– Вы здешний? Если да, то будьте любезны сориентировать меня. Я заблудился.
Он вдруг встал как вкопанный и обнял ладонью свой лоб. На его лице тут же проявилась болезненная маска, и я отчетливо услышал, как он тихо заохал. Приблизившись к нему, я спросил:
– Вам нездоровится?
Немного помассировав виски, он сказал:
– Хорошенькие дела.
"Точно, больной", подумал я и хотел было уже идти на поиски другого ориентировщика.
– Стой! – скомандовал он. – Пункт твоего назначения.
– ИНДАСТРИС-ПРОЭЛ.
Сняв с висков руку, он бегло ощупал меня своими картонными глазками, после чего сказал:
– Северное кольцо, шестой корпус.
– Спасибо большое. И как я могу вас отблагодарить?
– Если вам не трудно, то я бы не прочь отведать змеиного паштета.
– Вот, возьмите, – сказал я и протянул ему порядочную сумму.
Неохотно принимая из моих рук деньги, он спросил:
– А разве вы не хотите отведать вместе со мной?
– Я не могу. Спешу. Через час очень важное совещание. Извините, спешу.
– Через час? – пугающе возражающим тоном вопросил он.
– Д.Д.Да, – предчувствуя приближение еще пока не известной мне беды, подтвердил я; по моему телу помчались мурашки.
Его мясистые губы приняли образ некоторого сожаления, и он, возвращая мне деньги, сказал:
– Думаю, вам не остается ничего другого, как только пройти со мной и насладиться змеиным паштетом.
Разведя руками и вскинув пальцами, я спросил:
– Что вы этим хотите сказать?
– А то, что вам не надо теперь суетиться, так как вы уже опоздали.
Я тут же взглянул на свои часы.
– Все дело далеко не в ваших часах, – сказал он. – Сегодня они исправны и точны как никогда. А дело в том, что расстояние от Южного до Северного кольца настолько велико, что даже если следовать на самом быстром транспорте, какой вы только можете здесь найти, вам за час никак не успеть.
– Как!? – взвизгнул я. – А за сколько?
– Не менее семи часов.
– Да вы что!? С ума сошли?
– На этот вопрос уполномочен отвечать только мой психиатр.
Я плюнул досадой и бросился ловить такси.
"За сотку они меня хоть к черту за час доставят", думал я, забираясь в машину.
– 100 ПАЛЕТОВ, если за час довезешь до Северного кольца, – громко и деловито заявил я.
Моя щедрость круто сотрясла воздух, но только не шофера. Он обернулся ко мне приятным, но довольно удивленным лицом и сказал:
– Я тебе дам 300, если ты доберешься туда хотя бы за восемь часов.
– Тогда скажите, на каком виде транспорта у меня появится шанс доехать до Северного кольца за нужное мне время?
Шофер поправил свою шоферскую кепку и сказал:
– По всей видимости, только на Божьей колеснице.
"Наверняка, это сленговое название какого-нибудь высокоскоростного вида машины", подумал я и спросил:
– А где я могу перехватить эту колесницу?
Водила, захлебываясь внезапно ударившим в него приступом смеха, еле вымолвил:
– На! ХА! На! ХА! ХА! На Небесах. УХ, ХАХАХАХАХАААААААААУУУУУУУУУУ…
– Ну, спасибо вам любезнейший, – обиженно произнес я, покидая авто с чувством того, что я, наверное, действительно идиот окончательный.
Момент отчаяния крепко сжал мои мысли и сердце. Безучастно шествуя, куда только можно шествовать, я горько размышлял:
"Все. Моей карьере конец. Завтра пришлют уведомление о моей неявке, и шеф объявит меня безработным. Ну и правильно сделает. Кому нужен такой безответственный сотрудник, который в ясный день не смог отличить Южный вокзал от Северного".
– Ах, вот ты где спрятался!
Раздавшийся голос в одно мгновение вырвал меня из мира размышлений и вбросил в мир реальный, где как оказалось, что я вовсе не иду, а сижу на каком-то гранитном выступе, низко склонив голову.
Очнувшись окончательно, я тут же завизуализировал чьи-то скверно начищенные ботинки. Вскинув голову, я сразу же признал их хозяина. Это был тот самый прохожий: обожатель змеиных паштетов. Его рот и глаза улыбались.
– Отчего вы такой радостный? – спросил я, и сам же ответил. – Наверное, объелись паштета.
– Да нет, скорей всего наоборот, – топчась на одном месте, произнес он. – И скажу больше; я остро ощущаю его недостаток.
– Поэтому и улыбаетесь, – съязвил я.
Вдруг радость покинула его лицо, и он сказал:
– Знаете… это моя вина в том, что вы оказались на С. Вокзале.
Где-то внутри меня что-то щелкнуло. В районе переносицы неожиданно возникла боль щемящего характера. Я хотел закрыть глаза, но веки почему-то на полпути к абсолютному затемнению остановились:
– Если вам не трудно, то, пожалуйста, прокомментируйте ваше заявление.
– Здесь, за углом, имеет место быть одно неплохое заведеньице, где…
– Да, да, где подают восхитительный, змеиный паштет, – догадываясь, завершил я.
– Совершенно правильно, – подытожил он и добавил. – Идемте.
Спустя некоторое время я и прохожий прибыли в заданную точку, где неплохо расположились прямо возле большого окна с видом на тротуар.
– Ваше имя? – снимая пальто, спросил у меня прохожий.
– Какая разница, – произнес я, не скрывая своего раздражения.
– А я господин Чкало, – он положил пальто и протянул мне свое рукопожатие.
Без капли искренности я ответил тем же, и мы, больше не говоря ни слова, стали рассматривать снующих туда-сюда по ту сторону окна людей.
Господин Чкало средним пальцем правой руки расправил свою чуть смявшуюся нижнюю губу и нарушил молчание:
– Все куда-то спешат.
В том, как он произнес эту фразу, я ясно разглядел специально ярко освещенную им иронию и легкую издевку. Мое желание врезать ему по лицу было очень велико. Но желание услышать комментарий к его заявлению, высоко преобладало над первым желанием, и поэтому я решил воздержаться.
– Что будите заказывать? – спросила незаметно подкравшаяся официантка.
– Два паштета, – произнес заказным тоном господин Чкало.
Сделав в своем блокноте соответствующую пометку, она с жарким интересом оглядела мою персону и мягко произнесла:
– А вы, господин, чего желаете?
На ее лице одна за другой проступили плохо скрываемые загадочные улыбки. Я взмахнул отрицанием, и она, чуть дернув тонкой бровью, удалилась.
– Ну, и, – произнес я.
– В каком смысле? – удивился господин Чкало.
– В том смысле, что я с нетерпением…
– ААААААААААААААА, – перебил он. – Это ты насчет моего чистосердечного признания?
– Точно.
– Эх! Даже не знаю, с чего начать. Ну, пожалуй, с того, что ты родился в год змеи.
Он вдруг замолчал и торопливо забегал глазами по воздуху. Создавалось такое впечатление; словно бы если он рассматривал ничто.
– Господин Кубечик, это вы что ли? – внезапно проголосил он куда-то в пустоту и широко раскрыл рот. – Если это все-таки вы, то это напрасно.
Не получив желанного ответа, он глубоко вздохнул и сказал:
– На чем мы остановились?
– Итак, я родился в год змеи, – напомнил я. – Это что, и есть та самая причина, по которой вы признаете себя виновным?
– Не то что бы, но в какой-то мере да, – пояснил он.
– А поконкретнее.
– Оглянись.
Я сделал так, как он сказал, но ничего такого, что объясняло бы вину Господина Чкало, не обнаружил.
– Все, как и должно быть, – возвращая свою голову в исходное положение, доложил я.
– Ты беспросветно туп и очень невнимателен, – заявил Чкало, и я немедленно почувствовал, как в воздухе запахло унижением.
– Сделай это еще раз, – сказал он, чуть ли не приказным тоном. – В особенности обрати внимание на пианиста.
С улыбкой во все свое плечо, в крупных зубах которой праздно дымила дорогая сигара, пианист лихо дубасил по клавишам. Наблюдая за техникой его игры, я не переставал задавать себе вопрос: на кой хер я бросил учебу в консерватории? Но поиск ответа на этот вопрос пришлось отложить до лучших времен, потому как возник второй и наиболее важный вопрос. Резко вывернувшись из положения полубоком в правильное положение, я спросил:
– Почему пианино не издает ни каких звуков?
– И не только пианино. Здесь ничто и никто не издает никаких звуков, – сказал Чкало и положил себе в рот хорошую порцию паштета, который неизвестно когда и как попал к нам на стол.
Несколько раз, прогнав по орбитам свои глаза, я сказал:
– Но ведь я же вас слышу. И вы меня тоже надеюсь, слышите. Да, еще та официантка, она тоже звучала.
Чкало тщательно протер мизинцем уголки рта, с шумом протянул между зубов воздух и, вытолкнув его видоизмененную (с точки зрения науки) массу, заговорил:
– Вы звучите только потому, что ТЫ и ЛОППО являетесь продуктом моего воображения. А все остальное, что в данный момент тебе зрится, это продукт воображения или продукт КАБИНЕТА совершенно другого господина.
Я закричал, но голос почему-то был тихим и неестественным:
– Вы сумасшедший… я должен спешить на совещание… это же провокация… ахинея… немыслимый обман.
Я встал из-за стола и хотел было умчаться отсюда прочь, но не смог даже сделать и шагу. Мой взгляд невольно скатился на отказавшуюся подчиняться мне часть туловища, и от того, что я там увидел, во мне зашевелился непередаваемый ужас. Мои ноги, а точнее то, что теперь было вместо них, больше походили на корни какого-то дерева, густо покрытые отвратительно пахнущей смолою.
– Сядь на место! – повелел Чкало.
Корни тут же начали скрипеть и изгибаться. Через секунду нормальная часть моего туловища была крепко притянута к стулу.
– На самом деле ты не из моего кабинета, – почесывая подбородок, произнес Чкало. – Ты являешься собственностью господина Кубечика, то есть продуктом его К.
– Я не собственность, – нервно выкрикнул я. – Я – это я. Я принадлежу сам себе. Я такой же, как вы, и в моих жилах течет точно такая же кровь, как и у вас.
Чкало протянул мне бритву и сказал:
– Надеюсь, после этого ты прекратишь истекать истерикой.
Сграбастав и жадно заправив в свой палец холодный метал, я увидел, как из бледно синеватой раны вместо привычной крови выползали нелепого вида насекомые. Бритва выпала из моих рук, и я заплакал. Но и поплакать мне как следует не удалось. С краев глаз одинаково, как и из раны, опять посыпались насекомые, только теперь их окраска была более яркой и агрессивной.
"Наверное, цвет этих существ напрямую зависит от того, что я переживаю или чувствую", подумал я.
– И не только цвет, – заговорил Чкало. – Форма, масса и многое другое также находятся в полной власти твоего состояния.
– Как вы узнали, о чем я сейчас думаю? Копаетесь в моей голове? Да? Это подло и низко. Это…
– Дорогой! О чем ты тут мне рассказываешь? Твои мысли – это, прежде всего, мои мысли. Они возникают из моих ПУТ. Я создаю путы, а вы в свою очередь уже извлекаете из них мысли.
– Ну, хорошо, – немного успокоившись, произнес я. – Вы утверждаете, что я являюсь продуктом вашего воображения…
– Кабинета… или лучше просто К.
– Хорошо. Пусть будет так как вы хотите. Итак, я продукт вашего К. Значит, вы мной повелеваете целиком и полностью. Так?
Чкало сложив губы в трубочку, плавно качнул согласием.
– Что-то я не припомню такого случая, когда повелитель признавал бы свою вину по отношению к невольному. Не кажется ли вам это несколько странным?
– Я признал себя виновным только затем, чтобы увлечь вас и тем самым окончательно зафиксировать незаконное вторжение господина Кубечика. Некоторое время назад, дабы уберечься от взломщиков, я установил себе хорошую защиту, благодаря которой твой хозяин, взломав и проникнув в мой К, был полностью лишен осторожности и поэтому круто наследил, обронив Тебя и Таксиста. Кстати, последний оказался более разумным и податливым, чем ты. Он без лишних истерик и вопросов принял форму и закон моего К.
– То есть вы сделали с ним то же самое, что и с моими ногами?
– Извини, но у меня несколько другие представления, нежели у господина Кубечика. Но как бы там ни было, теперь у меня есть предостаточно оснований для того, чтобы обратиться к БОЛЬШОМУ СУДУ, решение которого, несомненно, избавит нас от этого негодяя.
– Господин Чкало, – официальным тоном, произнес я. – Не кажется ли вам, что позволяя мне присутствовать в суде в качестве очень веской улики, вы также, как и господин Кубечик, будете лишены всякой осторожности.
– А поконкретнее…
– Я в любой момент могу сделать заявление о том, что…
– НЕТ!!! – вспыхнул Чкало и скрипнул зубами. На его лице вдруг воцарился эмоциональный хаос – Нет, ты этого не сделаешь, тебе не поверят, ты ничто, ты всего лишь продукт, тебя-то и слушать ни кто не будет, потому, что ты не реален… ничто… продукт… ничто. ТЫ НЕ-РЕ-А-ЛЕН.
– Что именно заставляет вас утверждать мою нереальность? – спокойно спросил я.
– От тебя ничего не исходит. Я тебя попросту не чувствую и не ощущаю! – искрясь каким-то непонятным мне величием, произнес он.
Собрав всю свою волю и силу в кулак, я им тут же залез прямо в самую середину самонадеянного лица господина Чкало. Вместе со стулом и с чувством большого удивления он упал на пол.
Ощупывая свой нос, из которого сыпались насекомые слабо розоватого цвета, он сказал:
– Очень неприятное чувство.
Поднимаясь с немалым трудом, Чкало медленно опустился на стул и сам себе задал вопрос:
– Что это за ощущение?
– Ощущение моей реальности, – ответил я и заставил коренья заскрипеть и разогнуться.
Неплохо передвигаясь на своих корнечленах, я неторопливо покинул Паштетную, за пределами которой вместо домов, мостов и аптек почему-то теперь тихо зеленел лес. Это был очень странный лес. В нем не было птиц, не было травы, и даже деревья отсутствовали целиком, лишь только холодный ветер беспрестанно запутывался меж дрожащих пальцев моих рук. Но, тем не менее, в его прозрачной пустоте можно было легко заблудиться и замерзнуть. Поток времени здесь был таким же, как и сам лес. Поэтому я не могу сказать точно, сколько секунд, минут или часов мне пришлось провести наедине с природой, прежде чем удалось повстречать Таксиста. Он стоял абсолютно голый и оттого по его покрытому корой телу время от времени проносилась морозная рябь. В одеревенелых руках бешено блестели вязальные спицы. Он не обращал на меня никакого внимания, потому как очень спешил закончить плести свитер, чьи плотные рисунки будут вечно хранить тепло его несложной шоферской души.
содержание