– У них и без нас всё глухо, на костылях ходят, как бобры, – раздался громкий голос Обрастаева.

– А у нас и без них с ногами, – рассмеялась в ответ Маша. – Нам-то что за печаль?

Что-то сверкнуло где-то справа, осветив нечто непонятное на заднем плане: какие-то колёса обозрения перед самым горизонтом восприятия, что ли. Ясно было одно – что бы ни происходило до этого, всё вернулось к исходной точке, пускай даже исходная точка была у каждого своя.

– Что бы то ни было, то было бы и не если, – глубокомысленно пробормотала Маша себе под нос старую шутку. – И это не то же самое, что переход со стрелочками.

– Ну да, это уж точно не переход – согласился Обрастаев.

Справа выскочила аудиореклама осенних сапог: “Забудьте про лужи!” – восклицал приятный женский голос. Анасьев неожиданно дёрнулся, словно в какой-то судороге. Как из рога изобилия отовсюду посыпались разные приятные вещи и маленькие стрелочки. Анасьев удивлённо поднял несколько стрелочек, но тут же выронил, снова поднял и молча сунул в карман.

– Ну что, идём? – спросила Маша.

– Да я лучше тут посижу, – пробормотал Анасьев, не оборачиваясь, – а то совсем стыд потеряю.

– Поведаю-ка и я свою историю, – вмешался бородатый мужчина, сидящий справа на куче битого кирпича. – Как и все вы, я стал жертвой внешних обстоятельств. Мне уже за сорок, моя дочь – физик, моя квартира – клетушка, и я терпеть не могу белок. У меня есть мечта – добраться до какой-нибудь деревушки и там повеситься.

Все тут же наперебой принялись его отговаривать: Анасьев, Маша и толстяк с плакатом. Только сейчас Маша смогла разобрать, что на нём написано: "Прощай, утопающий!". Этот плакат он иногда поворачивал в сторону озера, где барахтался, цепляясь за остатки жизни, какой-то горе-аквалангист.

– Тело-тело-акваланг, тело-тело-акваланг, – считались на берегу дети, заранее выбирая того, кому достанется акваланг.

Маша догадывалась, что Анасьев с толстяком знакомы, но вовсе не ожидала увидеть их вместе. На толстяке были квадратные очки, и это крайне беспокоило девушку. Поэтому она открыла томик Чехова и с удивлением уставилась на первый абзац: “Фортепианный настройщик Муркин, бритый человек с жёлтым лицом, табачным носом и с ватой в ушах, вышел из своего номера в коридор и дребезжащим голосом прокричал”. Маша ничего не могла понять из прочитанного – повествовательная техника была настолько странной, что в голове просто ничего не откладывалось. Как можно так сложно писать? И самое главное – зачем, для кого?.. Маше уже давно хотелось почитать что-нибудь попроще, но, увы, таких книг в последнее время не попадалось, поэтому ей и приходилось читать всё подряд.

Толстяк продолжал дразнить утопающего аквалангиста, паясничая перед ним с провокационным плакатом. Бородатый мужчина тем временем начал вставать с кирпичей, и теперь Маша, сидевшая посреди поляны на низком раскладном стульчике, не видела его лица и торса. Чтобы разглядеть их, она подняла голову и вскрикнула от удивления – мужчина всё не заканчивался и не заканчивался (а голова Маши всё поднималась и поднималась). Над его руками – сантиметров через двадцать – вырастала ещё одна пара рук, а над ней ещё одна, и ещё, словно это было какое-то дерево с рукообразными ветвями, а не человек.

– Ну что уставилась? – чем-то она разгневала его. – Что-то не так?

В конце концов мужчине снова пришлось сесть, потому что у него никак не получалось отделиться от кирпичей – штаны словно приклеились к ним. Слева выскочила реклама шоколада. Приятный мужской баритон сообщил: "Шоколад без границ – ваши мечты сбываются мгновенно и навсегда!". Маша аж чуть не подавилась леденцом, но вовремя спохватилась и смогла не подавиться. Анасьев посмотрел на часы и присвистнул:

– Фьюуууу. Ведро без пяти.

– Без пяти? – удивилась Маша.

– Немедленно прекратить массовые расстрелы жителей, – раздался до них громкий голос капитана, и они тут же притихли. – Эти люди не имеют права на смерть. Пусть живут. – Капитан вдруг нахмурился. – И ещё мы получили приказ из главного штаба за подписью генерал-губернатора. Сейчас я вам его зачитаю. Итак: "Сегодня ночью на станции Лосиный Хвост должно состояться конное катание с жертвоприношениями. Явка строго обязательна". Но кого катать? Кого приносить в жертву? – спросил он, внимательно вглядываясь в закопчённые лица собравшихся. – В общем, что касается праздника Красной Луны, то у меня нет возражений против его проведения в любое время. Но у меня есть основания опасаться, что организаторы мероприятия осмелятся не соблюдать правила приличия. Не следует ли нам послать в деревню нашего человека, как вы думаете?

Послать решили Машу. Но уже с самого начала миссии у неё было такое ощущение, будто она застряла в чём-то пушистом. Дело в том, что ей не нравился капитан, не нравился как человек. Но главным было то, что произошло в километре от Лосиного Хвоста. Маша вдруг стала замечать в себе новые способности, которые до этого не были ей известны. Например, теперь она могла видеть сквозь стены – жаль только, что рядом не было никаких зданий, чтобы протестировать новое умение. Но самым удивительным было то, что Маша больше не испытывала неприязни по отношению к капитану. Более того, этот мужчина, весь пропитанный порохом и кровью, начинал ей нравиться, и Маша жалела, что расстояние между ними всё увеличивалось и увеличивалось. “Когда вернусь, – решила она, – сразу доложу ему о своих чувствах”.

Справа включилась реклама.

– Настрой своё окружение! – мягко настаивал мужской голос. – Выбери двух из десяти возможных друзей и добавь их к себе. Случайный третий друг – в качестве бонуса.

Маша выбрала Анасьева и толстяка с плакатом, а бонусом получила смешного бородатого мужика на кирпичной куче. Анасьев, кстати, был без понятия. Пепельная борода делала его похожим на супергероя, и Маша надеялась, что в ответственный момент он не подкачает. Толстяку скоро предстояло сбросить кожу, и никто не мог предугадать, как тот будет выглядеть – даже он сам. Мимо пролетела стрекоза, а за нею – воробей с распахнутым клювом и голодными глазами. На всякий случай Анасьев сделал пару снимков толстяка – чтобы у партнёра всегда была возможность поностальгировать над предыдущей внешностью.

Аквалангист тем временем окончательно скрылся под водой. Толстяк принялся сворачивать ненужный больше плакат. Анасьев почувствовал вдруг приступ острого морализаторства и осуждающе произнёс:

– А ведь на его месте мог быть и ты.

– И было бы два меня? – толстяк побледнел. Позже он поймёт, что своим замечанием Анасьев случайно сгенерировал будущее: его, толстяка, действительно станет два, а точнее не два его, а две Маши.

Словно прочитав его будущие мысли, Маша встревоженно огляделась.

– Что-то не так, – пробормотала она, – что-то не так.

Погода снова портилась, по траве запрыгали стрелочки. Прежняя память то ли просыпалась, то ли просыпалась, – решить этот вопрос было ужас как непросто. Маша всегда старалась ничего не забывать, но именно в этот момент ей вдруг показалось, что она забыла абсолютно всё. И в то же время она помнила задание: она командирована в какую-то деревню, чтобы… чтобы… тут девушка задумалась… чтобы содействовать соблюдению правил приличия там!

Бородатый мужик по-прежнему сидел на кирпичной куче где-то сбоку. С какой бы скоростью Маша ни двигалась – тот всегда находился неподалёку в качестве бокового элемента сопровождения, словно был статичной декорацией посреди декораций движущихся. Эта многослойность немного тревожила Машу – что-то двигалось, что-то нет, – и в какой-то миг девушка вдруг почти поверила в то, что и она сама тоже стоит на месте, а движется только мир вокруг неё. Она встревоженно обернулась – след в след за ней шагал Анасьев, а за ним – толстяк со свёрнутым в трубочку плакатом. Слева всё так же маячил бородатый мужик на кирпичах.

Где-то над головой включилась реклама:

– …фондовые биржи. Самые потрясающие сделки в мире! Они потрясают в тот самый момент, когда происходят. Изумительные потоки прибыли! Невероятные дивиденды! Бесконечные возможности! Феноменальные контракты! И акции, акции! Приобретение наших акций – это так выгодно! Так выгодно! – убеждал диктор.

Откуда-то вернулся Обрастаев, причём в гражданской одежде. Без формы он выглядел каким-то бесформенным.

– Ты где был?? – хором воскликнули все.

Вытирая со лба пот, Обрастаев огляделся по сторонам. Затем втянул воздух и сплюнул им. Он понял, в чём дело. Действительно, с тех пор, как всё началось, всё шло не так как надо, и даже глупо было рассчитывать на то, что их миссия что-то исправит. Надо было что-то срочно предпринимать. Обрастаев решительно шагнул навстречу Маше и её сопровождающим.

– Господа! – сказал он. – Я только что прибыл к вам и потому выражаю самую искреннюю радость по поводу своего возвращения! Хотелось бы, конечно, верить, что все невзгоды для вас остались позади, но, увы, всё, похоже, ещё только начинается. Вы спрашиваете, где я был? У меня есть что вам ответить. Я был в Полыновске. – И, понизив голос, он добавил: – Это к югу от Лосиного Хвоста. – Все ахнули. Обрастаев продолжил: – В общем, заблудился я в лесу, вышел на дорогу и вижу – идёт автобус из Полыновска. Предложили меня подвезти, я согласился. И вот я поехал. В смысле, автобус поехал, а я вместе с ним. А шофер мне говорит...

Все вернулись к прежним делам, пропуская слова Обрастаева мимо ушей, поскольку тот очень уж занудно всё рассказывал. Любые истории, которые он стремился поведать миру, всегда обрастали кучей ненужных деталей. Толстяк тем временем уже начинал сбрасывать кожу, забившись под стол. Около пяти минут оттуда доносился какой-то шорох, и наконец из-за стола вылезла ещё одна Маша. Она была только в нижнем белье, отчего казалась худее и беззащитней, чем в одежде.

– Ну, я решительно осудил их действия, – продолжал доклад Обрастаев, – и выразил, как это иногда говорят, гражданскую солидарность с теми, кто понимает всю мерзость общественного транспорта. И вот тогда...

– А почему Полыновск так называется? – бесцеремонно перебила его вторая Маша. – Там что, полыни много?

Определённо, она была катастрофически глупа и психологически незрела, раз задавала такие странные вопросы в такой ответственный момент. Ей тут же предоставили энциклопедическую справку: "Город Полыновск был основан в семнадцатом веке на месте бывшей деревни Полыно".

– Но почему та деревня называлась Полыно? – воскликнула вторая Маша, заставляя всех ещё глубже погрузиться в краеведческую топь.

Ей предоставили вторую энциклопедическую справку: "Деревня Полыно – ныне несуществующая русская деревня; название происходит от слова "полынь".

– Значит, там всё-таки полыни много было? – закольцевалась вторая Маша.

Анасьева это уже достало, и он показал ей снимок толстяка, которым она была раньше. Это настолько озадачило девушку, что с фотографией в руках она куда-то удалилась, а когда вернулась, то больше не выглядела глупой и незрелой и производила впечатление скорее Оксаны, нежели Маши. То есть, если бы кого-то попросили угадать её имя чисто по внешности, то большинство людей бы ответили что-то вроде “Пожалуй, это Оксана” или даже “Не думаю, что она может быть кем-то, кроме Оксаны”, а вот проименовать её как Машу рискнуло бы очень низкое количество опрошенных.

Вернув снимок Анасьеву, девушка сказала чуть грустным голосом:

– Теперь понимаю. Лучше бы вы мне сразу всё рассказали.

– Сразу не сразу, а всегда лучше немного погодя, – расплывчато ответил Анасьев и даже повертел в воздухе пальцами правой руки для усиления размытости.

– Смотрите, смотрите, Лосиный Хвост! – закричала вдруг оригинальная Маша, указывая пальцем на небольшой посёлок впереди.