Всеволод Фабричный: стихи
Посвечу фонариком на луну -
Она сузится как зрачок,
Постою солдатиком среди легиона звезд.
Теплый ветер сотрет мне румянец щек,
Талым маслом закапает в город слепленный мост.
Отделюсь от земли, на сове оженюсь -
Будем мясо отрыгивать сиплым птенцам.
Если б ведал ты - как я жизни боюсь,
Когда ночью в квартире душу себя сам.
В секунду кончив все дела -
Я побежал к тому причалу,
Где превосходная была
Дорога к новому началу
Я восхищался напролом
Своей недюжинной сноровке,
Совсем не ведая о том,
Что шел к конечной остановке.
Картофельный месяц настал,
И птичьим смехом не от мира сего -
Ветер шелковых зим прореху искал
(она как воздух важна для него)
Листья- самоубийцы ломились вниз,
Люди усопшим древом кормили костры
И с моря небесного легкий бриз
Бросал на штормовки огниво искры.
Сядь вот сюда и просто дыши :
Может еще обойдется...
В норах стальных хрипят слепыши,
Ветер в тоннелях несется.
Тряпкой обмотана часть головы -
Это трагичность поднимет,
Скалится хитро прибрежье Невы
Лед никогда не остынет.
Как плесень на каменных глыбах -
Ртуть чувствовалась во рту.
Луна находилась в рыбах.
Я находился в аду.
Мутности школьного сахара.
Слеп, кто бывает дома.
Как страшно ночью бахала
Страсть моего симптома!
Утопил я сведенья в пруду,
И как царь по белым косточкам иду
Вырезая на дощечке кутерьму :
Сила воли не дается по уму.
Угрожают мне из окон голоса,
В небесах с пружины сдвинулась коса
Когда ветер крепчает и у солнца инсульт -
Мой радар источает механический культ.
Павший ниц пред железом,
Цепям лижущий зад -
Я лечу волнорезом в металлический ад.
Зима таинственно кричит,
И в моей шапке - лик обычая.
Во рту шальная ртуть кричит :
Картечью режет, горемычная.
Что тьма! Я меж ветвей иду -
И вижу смех в руках незваного
Капель в очах, урод в роду
И поле лба навеки браного.
Отец для дочери - великий исполин.
Властитель слез, ремня и полугодий.
Для сына мать - Милосская Венера
С пришитыми для выгоды руками.
И родинки, горжеткой инородной,
Навек покрыли шаткостью союз.
Печальный нос из покрывала,
Таежный трепет у корней
Еще вчера ты подзывала
С крыльца погибнувших детей,
Но ночь цианисто закрыла
Важнейший клапан у лица,
И вместо щек возникли брыла
Вполне собачьего конца.
Терпи - терпение трепета,
Ухмыляйся, грызи ботву.
Из гнусаво-дитячьего лепета
Прошлогоднюю выжгу листву.
Торопись - топорище нательное
Постирать не успеешь - выброси
И из дряни режима постельного
Все что можешь с усердием выброси.
Не так черт страшен, как малюю я его...
Зависло небо между смыслом первых строчек.
Откроешь дверь - а там и нету никого,
Лишь только лев рычит в батистовый платочек.
В то время, как бабочка тычется хоботком -
Стараясь цветка выпить клейкую кровь :
Я закрываю лицо платком
Как баба,
Стараясь увидеть вновь
Бессильную ненависть струпьев лиц,
Чудную посильность большого плеча
И приносящих в квартиру птиц -
Торфянник со слепком родного ключа.
Лесная вольница
Степная сыпь
Мне горсть брусники в глаза насыпь!
Отрежь мне пальцы волной реки
И плетью сосет хребет рассеки.
Снег продолжает падать,
Киснет земля в трубе
Обгладывать камни,
Задать
Темп хромоногой ходьбе.
Пальцы бумага режет,
Голову время стрижет.
Теплые дни все реже -
Чаще поганый народ.
Кроме нас на промокшей земле -
Никого не стояло в тот час.
И строчили законы в Кремле,
Как казалось, совсем не для нас.
Занесенный как вошь в протокол
Переносчицей смутных систем
По дороге наш призрак побрел,
Отвлеченный от принятых тем.
Снег задышал от опиата,
Зарос крапивой дня расклад,
Чтобы зайти под дроби мата
В червивый мясокомбинат.
Мне настолько легко дышалось -
Что в ущелье радуга сжалась
И сверхплотным комком скользнула
В мой дыхательный, теплый зефир.
Все всевышние, лопнув устами :
В мой навоз снизошли глистами
И на тридцать минут воцарился
Бессеребрянно-вычурный мир.
В кругозорном скворечнике неприятеля
Замедлили шестеренки рабы.
Мхом-лишайником задохнулись,
Волчьей ягодой спятили.
Я иду собирать грибы.
С сапогах иголки носки покалывают -
Между пальцев стремясь забраться
Мои мысли не перемалывают :
Это "там" надлежит разобраться.
Я иду собирать грибы
Легкие, имя свое оправдав, забыли - башни, трубы, столбы
Канцерогенки весне отдав.
Вот еж в средневековой броне,
Вот заяц с расширенным сердцем (кричит один раз)
Осин сиамские близнеца давят на память мне,
Гнезда вороньего кисло-птенцовый газ.
Грибы собираю попутно.
Приду домой и зажгу свечку в комнате темной...
Уютно сей сентябрьской пятнице и мне уютно
Как землеройке в норе укромной.
Припоминаю, как стадо невзрачных поденок
Собою смешно отразило убогость пруда,
Как виделся мне олененок....
Да только не в том беда....
Что им оказался кустарник с крапленой колодой листвы.
Беда в том, что в последствии - мне начали сниться сны,
Что я по грибы как раньше с плетеной корзинкой ходил
И кто-то лицо мне тряпкой с запахом браги закрыл.
Я лежу напряженный,
Как тетива древнего лука
Стараясь не дышать и не повернуть головы,
Потому что за шторой - Бука.
И сегодня со мною он не на вы.
Наделал делов я в последнее время -
Все предал, все продал,
Смотрел и не видел.
Неделями нес нераскрытое бремя.
Гадюку пригрел, а святое - обидел.
Должно быть все проще -
Без мыслей инфекции.
В гранатовой роще - нет мест вивисекции.
Большая Медведица, ты и туман.
И бархат на месте зализанных ран.
Двор запустел, образовалась -
Скоросшиваемая брешь,
А мне, ослу, тогда казалось -
Семь раз отмерь, один отрежь.
Сейчас разрыв велик, но можно
Еще канаты протянуть,
А завтра - может будет сложно
Во сне и то в тебя кануть.
Вам снились филины в стальных косоворотках?
Вы были зернышком в колесах палачей?
Вам часто думалось, что смысл не в ценных шмотках,
А в то, что голос ваш по-прежнему ничей?
И угольное ушко темных зим
И скрипящие двери, забывшие руки
И асфальта морщины
И бывшие сны
И печаль косиножек в Сахаре побелки
Фонари мотоциклов, слепящие книги,
Безысходность подвала, макухи, крючков
Мертвый след медогонки на красном полу
Гнезда отжитых ласточек,
След от еды
И тихий шепот часов о том, что не важно.
Опять вся комната- дурная карусель
Призыв к воде, но к ее выгоде неявка
Мне ясно чудится - душа моя : кисель,
А к ней прильнула гематомная пиявка.
Походкой плавною, скоромным паразитом
От черной немочи старался убежать.
Недуг умен - его не реквизитом,
Не обстоятельством не можно поражать.
И даже, если сняты побрякушки -
Все также в чреве мокнет поплавок
И на протертой, промусоленной подушке :
С утра лежит оставленный зарок.
Губы золотых виселиц,
Пряничный дым публичных пожарищ
Великана заметишь - падай как птица ниц
И шепчи - "ненаглядный товарищ!"
Утром на кофейном столике кучка земли -
Крот нарыл, бормоча поговорки
К пиджаку бабочку, как во сне, приколи
И выйди из вздутой тревогой каморки.
Я как земля с пролитой на нее куриной кровью,
А мама или плачет, или злая
Сна казус, бдение фильтрует черень вдовью
Давление подскачет, грусть снимая.
На Беловежской - Рыбный день.
Поляны. Ловят глухарей.
В снегу отыщется олень,
Диск солнца сдвинется правей.
Для сна реальность - как зола :
Чуть дунешь - сразу не видна.
Мне месяц светит в грудь с утра
И дом мой - Южная Двина.
Шкала на жизнь, как птица пала :
Теперь любовь для всех равна
И страшно бабушка устала -
От стирки вечного говна
Отцовский хворост утекает
По незамеченным лесам,
Сестра, как кошка, кровь лакает
Наследство видя по усам.
Петух запел и застывает
На печке дедушкин тулуп
Мое тепло не успевает
Согреть твой посиневший труп.
"Mission"
Тут запах хлебный,
Резь тупа
И след от божьего пупа.
Я сел за стол, устав от работы...
Устав....Что-ж поделаешь тут...
Где волосы трав и пахучие гроты?
Где раски зрачков и взгляда забытый пруд?
Вечер.
Тяжелеют гирьки на веках.
Наливается рот злопамятной хиной.
Март. Лед погибает на реках.
Толпа - лев. Но лев этот - муравьиный...
Смотрю в форточку сонно - за ней не моя стихия.
Болит желудок - вчера пожелал кому-то.
И вижу, припоминая прошедшие дни я -
Что только боль взаправду :
Остальное как будто...
Я так доволен - птицы крикнули на взлете,
И даже жизнь сегодня чем-то дорога.
Вот так всегда :
Порой в свечах,
Порой в помете
Сияет верхний слой дневного пирога.
....А после - сонной поволокой...
....Сомкнула устрица края...
....И головою недалекой...
....Она канула. И Земля...
....Была ее двойной тюрьмою...
....На первой обитали мы...
....А на второй - и дом, порою...
....На миллиметр от тюрьмы...
Чтобы змея рот не открыла -
Я паралоном сытости щели заткну в окне,
Наблюдая, как люди идут на мыло
И ощущая, как звери скребуться во мне.
Когда молот грохнет,
Заставив гром спрятаться в небе
И созвездие Ориона будет фонарями комендантского часа -
Я решусь.
Я не буду тонуть в ширпотребе.
Прыгну в пропасть
И стану кусочком мяса.
Мне не нужно скакнуть на вершину ели,
Чтоб увидеть за фабрикой скользкое счастье
Мне так птицы в пол-четвертого пели,
Что я убедился в альтернативном подходе к власти.
Вьюга - злой тростниковый сахар.
Лапка птицы торчит из ее нутра.
Лопату тащит уставший, наивный Прохор.
Задумал что-то еще с утра.
За изнуренными катакомбами огородов -
Там, где ель-разведчик закостенела
Воротник впускает холода каменную породу -
Идет Прохор, но как-то уже несмело
И для всех - это кубик-рубик
(а я знаю, куда сей муж собирался)
Боюсь: так и неразрешен вопрос этот будет:
Но:
Хорошо, что я дома остался!
Близ станции метро Маяковская -
Изгадив облик нездорово -
Там - откуда из-под земли вырастает стена Кремлевская -
На задних лапах шла мне навстречу корова.
И голь, что хитра на выдумки:
Смеялась надо мной, покачивая пыльными бородами,
А я, без тени улыбки, привалился к стене,
Придавленный тем, что приходит с годами.
Было мне очень больно и птицы,
Бросив хлебные корки угрюмо срослись бровями,
А сердце в своей каморке шептало :
" Возьми и вырви меня из сердечной сумки.."
Вместо неба- петля нависала,
А за спиной недоумки -
Слабо в стене копошились : ожидая прихода коровы.
Зачем же вы так поспешили?
Что же вы?
Что вы?
Идем след в след -
Смурное племя белоглазых.
На шапках пыль,
Во рту мозоли,
Бог в лице.
Роняем едкость в шумно выплюнутых фразах.
Сейчас такие.
Чем же станем мы в конце?
Двоякодышащие люди,
Двоякоскрюченная мразь
Я вижу :
В пенистой запруде
Совсем извелся мой карась.
Кори, карай
Ставь свечь ректально -
Я в одиночестве моем
Лет пять прожду полунормально,
Пока не сгинем мы втроем.
Кричи, обманутая выпь,
Давясь проглоченным куплетом
И ассоциируется сыпь
На мокрой коже
С этим летом -
Пора покончить
И смотреть, как время волоком внесут,
Растянут осень словно сеть :
Тогда и будет Страшный Суд.
Я съежился в кровати
И не пошел к двери -
За ней церковный купол
Тащили муравьи,
За ней больные руки
Душили всех святых
И раздавались звуки
В утробе ям лесных.
Я съежился в кровати
И не пошел к двери.
Я схоронился в хате
От ближнего любви.
Токсичен синтез полуночного такси
И как-то люди не внушают теплых чувств...
Не едешь с нами - на веревке повиси!
Ты пустельга. Ты ипохондрия. Ты пуст.
Возможно, что миром любовь правит...
( хотя я этого не говорил! )
Но сок желудочный все переварит -
Ведь твою доверенность он все-таки переварил!
Я как пугало из вяленого пургатория :
Машу крыльями, дождь на крестах,
Но бывают минуты, что и неплохая история
Корчит себя на моих устах :
...Вот кормушка с грубой солью для лося,
Вот метель собой порыла все и вся.
Заяц старый сжался с холода под пнем.
Заяц завтрашним живет,
Погожим днем.
Неприятно так безжалостно стареть -
Хочет заяц хоть на миг помолодеть -
Чтоб на легком, сильном заячьем бегу
Перегнать эту вселенскую пургу.
Я в Ясную Поляну прибегу, рыдая, к Толстому
И выскажу как перед смертью, все свои:
1. Недовольствия
2. Все свои угрызения совести я приклею к его бороде.
И когда он махнет двумя кадилами вместо рук -
Я посмотрю вниз и увижу, смеясь
Двух кузнечиков вместо ног!
Росток отравленного перца -
В себе святого не ищи.
Прими обличье староверца
И в сердце выдави прыщи.
Июнь подкатывает к глотке,
А на зубах все вязнет май.
Плыви в своей пропащей лодке
Под вой сирен и песий лай.
Мне утром снилось, что пасхальная струна :
Пост-эйфорически давила на виски,
Но в сотый раз из улиц грязи и говна
На миг вздыхают каракумские пески.
Висела гусеница,
Плыли провода
От дома к дому умирало обозрение
Ты мой птенец - насильно влитая вода
К двум, к пол-второму
Не добавит в муть прозрения.
Мы черви бритвой рассеченные для рыб :
То от инсульта, то от рака засыпаем.
Да, город маленький,
И сердцу не до глыб,
Зато духовное почти не проклинаем.
Метро мертво
И мне идти
В ночи
Вступая в старый кал
И знать,
Что никогда в пути
Не встречу озеро Байкал.
Смотря на внятный гобелен
И видя стопку альманахов -
Я подыму себя с колен
И в пустоту полночных страхов
Я окуну тревожный сон,
Чудную дурь воображая.
Чуть погодя рассвета трон
Разбудит, умственно снижая.
Снеговик оставленный в лесу :
Я тебе немножко принесу
Моего тепла
И исчезнешь ты,
Сапоги мне омыв струйкой грязной воды.
А когда домой через час приду :
Я своих детей в люльке не найду.
Только пол в крови и волос пучок.
И торчит в потолке ледяной крючок.
Мне часто кажется, что смерть моих желаний
Не совпадает с жизнью данную тобой.
Хочу проснуться, но таблеток жир кабаний
Меня покрыл сплошным потоком с головой.
Киваю страждущим, киваю озверелым -
Внутри обман, снаружи брат его родной.
Сижу, конечности укутав пледом белым,
Питаясь прошлого затасканной казной.
Щелкни пальцами - и схлынет грусть с серых глаз.
Нет ответственности дремлющей на нас.
Астрологическая связь мне не поможет :
Через клистир и до себя не докричусь.
Как заяц кору злоба жадно гложет,
Что ненавидеть всех никак не научусь.
Накой мне руки? В вашей жизни ковыряться?
Или язык себе держать, чтоб не сболтнуть?
Что я хочу :
Над всеми хищно посмеяться.
Обнять зверей и в темноте пуститься в путь.
На берегу растет трава,
А на затылке корешки -
Покоя не дают давно -
Зовут в траву и полыхают
Над голой бычьей головой.
Ты был взбешен,
А я конечно рад,
Что боком негативным повернулся.
Из князи в грязи -
То есть в пролетариат.
Скакнул как вошь и больше не вернулся.
Заря кровава от лекарств
И тычет стыд свой жезл мне в дышло
Эх, тщетен замысел школярств...
Вернуться к старому не вышло.
После вчера такая скука -
Просторы явственно тесны.
И с тетивы тугого лука -
Свисает музыка весны.
Впереди туман - лошадь устала,
Я к старухе еду, чтоб в погреб голову опустить.
А ты помнишь как в апреле отыскала -
Лошадиного бога и просила себя отпустить?
Ты богат ночной луной
И в защечные мешки
Ты кладешь июльский зной,
Страх и боли корешки.
Кипи, зловещая слюна, на фоне сала и корейки.
Ты вечность съела в недрах сна -
Вода боится нержавейки.
Не от жары вскочил волдырь на фоне белоснежной кожи.
Кусты и времени упырь
Боюсь сказать на что похожи....
Мы пили сок поникнувших берез,
И слепли от величественной тени.
Шагали в ногу, а распущенный мороз -
Нам песню пел о вражеской измене.
Следы на поле - пятернею в бустилат,
Окурок - как маяк среди стихии.
Наш главный - он немного староват,
А я тону в густой шизофрении.
Спасти нас могут только солнце и Восток,
Но окружают нас снега и дикий Север.
Нам не дано питаться жизнью впрок
И по весне над нашей грустью будет клевер.
С трепетом на станции электрички.
( питаясь терпким запахом электричества этой станции )
Я наблюдал что-то вроде подобия стычки
Между слесарем Д'Артаньяном и крановщицей Констанцией.
Слюна со спиртом повсюду летит -
Не разобрать где Казбек, где морда
( отступив, скажу, что у Гамсуна, Исак со своей старухой жил на порядок добрее)
Крановщица - гигант, но слесарь уж слишком бьет твердо.
Тут не только больницей - тут смертью на станции веет.
Мне снится замкнутая степь и черепахи в доброй лжи,
Холмы, поросшие тоннелем и свет ближайших поселений.
Я вижу шапку наизнанку и ненависть сквозь стекла лобовые.
Тоскливый дым любых страховок,
И свалку выродков приезжих.
На стройке прожитых времен -
Среди часовен и дверей :
Опавший лист, засохший клен,
Усохший в спячке муравей.
И только колокол литой
Удары мерно отбивал,
Но под ответной тишиной -
Растаял и в ночи пропал.
Плывет на масляной воде
Гнедая сонная Россия.
В необитаемой среде
Живет ее психоделия.
В бока вкрошились кирпичи
И на щеках как помазок
Сычей царапины а ночи оставил адский мастерок.
Когда лосей семья бежит -
Я становлюсь добрей и старше.
В лесу хожу как вечный жид,
А дома кость в замерзшем фарше.
Поверь, гармония - говно.
Несовместим психоз с астралом.
Не притворяйся - все равно
Не заразишь большое малым.
Утром сын и старушка-мать
С мутноватой пылью сна на глазах,
Принимались друг на друга орать -
И давился смехом наш европейский Аллах.
Мать разваренной брюквой стонет,
Сын как сальная свечка оплыл,
Усопший проснется, спящий потонет -
Такой крик там стоял, что не было сил!
Лили воду на сына и мать
И растаскивали их как псов,
А над городом - тушки рвать
Собирались все стаи сов.
Порой с неба падают фрукты,
А подчас и падаль летит оттуда...
Кто ты? Враг ты? Мясник ты? Друг ты?
Ты - сошедший с дорожек блуда.
Что мне делать угольной ночью,
Когда даже ветер звезд - кочегарка...
Разорвать что ли близких в клочья,
Или лгать, что совсем не жарко?
"Постой, озимый!"- харкает кровью друг. -
"Прощаться надо снимая нательный крест." -
"Ты погляди сколько туч вокруг, и каждая лезет к тебе из родимых мест".
"Лежи, лежи!" - угловато шепчу, здоровьем пыша в его беду.
"Я все грехи твои отмолчу, когда кремень исполинский найду!".
"Я сяду задницей в веток тень, отправив в ад нескольких муравьев"
"И буду молчать своим ртом весь день".
"Чтоб что-то дошло до наших краев...."
Он стережет багульник на болоте.
Плывет на лодке, сны гадая рыб
Его душа - то в грустной цапле,
То в койоте,
То в сучьях дерева,
То в тверде горных глыб.
Настолько близок он к живой природе,
Что нимбом алым брызжет красота.
Нос отточен в паучьем роде,
И махаон на месте рта.
Глаза - как рожки у улиток,
А скальп стянул лавровый лист.
Он излучает словно слиток
Тот свет, что от рожденья чист.
Я в первый раз испытал чувство подобное путчу,
Когда пятнадцатым кольцом растянулась моя сосна.
В то время все в теле работало гораздо, ГОРАЗДО! лучше.
Приятно тревожило лето, радовала весна.
Но!
В последний раз я пережил это, допустим, в среду,
Но все побелело как зарезанной курицы гребешок.
С каждой свежей неделей у апатии снова победа :
Посмотри! Я уменьшился еще на один вершок!
Невесть каких могил мне будет дано...
Не лезь под пулю,
Да кто слушает меня...
Где волос рос - теперь брусникой плачет рана,
Дивясь нелепости потушенного дня.
Я нелеп!
Под подушкой, промокшей от снов
Наполняется соком мой склеп.
Я раним!
Руки хлоркой пропахли, а совесть - налим.
Я ничтожен!
Как ледышка ко лбу изуверов поспешно приложен.
Я забыт!
Вместе с кашей асфальта на грязь городскую налит.
Вытяну руку правую,
Свешу на пол сухожилия.
В том океане плаваю - где раньше люди жили бы...
Рой кровеносных шариков
Тонет в ковре затмением.
Тело свое поджарю-ка!
К солнцу летя сплетением.
В беспокойном сне,
В многолюдьи пошлом.
Наплевал в колодец
И забыл о прошлом.
В зеркале упреков -
Рассмотрел морщины :
Их вкрапили мне
Женщины-мужчины,
Книги, баррикады лестничных площадок,
И в мозгах рассады всяческих нападок -
Так пустили корни в страх аудиторий,
Что на месте сада -
Вырос крематорий.
Невдомек это человечьему стаду:
От всего, сволочь, лицо свое прячет,
А ведь раз в году на Невском блинная вспоминает блокаду -
И тогда все блины как возьмут, да заплачут!
Желтым маслом по скатерти поползут румяные воды.
Снаружи ворона издохнет и в скверах затянет морозом,
Лопнут ходики, назад приползут те годы -
Когда хлеб приравняли к лекарственным дозам.
Закисшим глазом любви,
Зачатий холодной прелостью
Я смех вывожу из крови,
Лениво охваченный смелостью.
В кого ты?
Какая рука
Вложила невзгоды в твою?
Насколько печаль глубока? И как я еще запою?
Ударить вас - кажись не дерзость.
О, буйство крови из виска!
Когда ко мне приходит мерзость и современная тоска
По недостатку алкоголя,
По худосочной силе рук,
Мне никогда не знасть пароля,
Который утаит от мук.
Покрылся выцветшей травой
Любимый холм в канун зимы.
Пеницилин святой иглой -
И скован льдом портрет луны.
Мороз на капельницу дня,
В судно дождя подкинут свет.
Глаза моргнут, тепло храня
Анестезией средних век.
Шумел камыш - деревья гнулись
И час ночной давно пробил.
Все как-то странно не проснулись,
Когда мой друг меня убил.
Лежа на лестничной площадке -
Я глупо думал, что уснул...
Играла тень с луною в прятки,
А ветер все деревья гнул.
Я написал последний стих,
И моря шум за домом стих.
Песчаный ветер закружил -
На пляже деньги обнажил.
И снова слышен моря шум.
Прилив смывает страх и ум.
Двое пожилых людей под тихим светом фонарей -
Смотрели на поезд бесконечной длины
Поезд его тронулся и что-то вроде волны
Прокатилось по его середине.
И вот уже день и поезд идет по равнине
Горизонт рельсов от жары воздушно мутит,
А последний вагон все так же стоит...
Смотрят старики на него тихо смеясь,
Для близких былыми уже становясь.
Фосфоресцирующий гульфик шпанской мушки,
Эмбриональное развитие Венеры.
Черты лица спонтанно тянутся к подушке,
Чтоб погрузиться в буйный сон без всякой меры.
Угарный газ, многодетное пламя,
Давит на шею подпорка полога.
" Принеси чаю" - мямлю маме.
С надеждой помня лицо онколога.
Усики кошки чую на радужке -
Но нет сил моргнуть - ресничная кома.
Вот морфий внесут и будут ладушки :
Хоть смерть уже близко, но боль незнакома.
Давя ногами хлебцы, пирожки и булки -
Я со скоростью звука несусь по смешной бесконечности цеха.
Стены из теста, дрожжами слюнят машинерии втулки
И тонет в мучном моих воплей эхо.
В дремучем омуте расписанных узоров -
Мой город пал под натиском стихий.
Не выдержал кипучий вражий норов -
И заболел миллионом малярий.
Не прожевал спокойно скопленные блага,
Исторгнул их на землю второпях.
Ветра, дожди, туман, капель и влага
Внесли свой вклад на ликовавших площадях.
Страшнее каменного сада,
Прекрасней ящерицы тела -
Возможность будущего клада
Ко мне на грудь небрежно села.
Я околел и понемногу...
Привычка стала возвращаться.
К совсем недавнему острогу
Иду...
И ангелы крестятся.
В бездне выветренного смеха
И гарцующей в поле сойки
Тычет лбом сталактитовым веха
А изголовье последней койки.
Спит начала, идея засохла,
Боль качнула жабрами тихо.
Сдохла мысль, поэзия сдохла,
Лишь секундная стрелка лихо...
Мы молчим, как мыши на дождь -
Испытав тошноту, молчим
Деревянный божок - наш вождь
Улыбается с дымных лучин.
e-mail