Существует в районе тайги крупная мышка, идущая гулять очередным утром и нюхать свежий кислород. Дальше началось событие, изменившее действие: приполз небольшой милый зайчонок и поздоровался. Восход показался ему великолепным.

Интернет-спам

— Страдают ли сексисты, таксисты и расисты от своего сексизма, таксизма и расизма? — выпучив глаза, ответил вопросом на вопрос геккон Валера.

Детектив-воробей по имени Карлос злобно дёрнул воротник рубашки и, грохнув кулаком по столу, зашипел:

— Да я не про то тебя спрашиваю, дурак! Как мне выйти на Шкурохода?

— Детектив, я же честно говорю, я вообще его знаю через кучу знакомых и видел только пару раз! — быстро заговорил геккон, периодически высовывая язык и брызжа слюной: не от эмоциональности, а ввиду врожденного речевого дефекта. — Поспрашивайте Никиту-кацапа, Дытнерского, Голубу, они могут знать всё получше меня, могут…

— У, ящер! — злобно чирикнул Карлос. — Ладно, я тебя оставлю. Я сейчас спущусь вниз по лестнице, сяду в свой автомобиль, который, кстати, не служебный даже, и мне даже бензин оплачивают через раз! Я сяду в этот автомобиль, который уже разваливается на ходу — я ведь так и жду, когда он меня прикончит, когда у него откажет всё сразу, и я врежусь в какую-нибудь мерзкую стену! А всё потому, что честным полицейским ничего не платят! Они не берут взяток! Так вот, я сяду в машину, я поеду к Никите-кацапу, я навещу Дытнерского, я даже смогу найти Голубу — и если они мне ничего толком не расскажут, то ты знаешь, что делать…

— Что?.. — с удивлением спросил Валера.

— Не рыпаться! — воскликнул воробей, злобно раскрыв на секунду клюв. — Я навещу тебя в случае левых наводок на левых людей, я своим левым крылом сверну тебе рожу, ведь мне нечего терять, я не скован рамками инструкций, потому что меня не смогут уволить! Ооо, всё моя честность! Какой я честный!.. — завыл детектив-воробей и выбежал из квартиры геккона.

Валера ошеломленно смотрел на распахнутую дверь и слушал цоканье детективских ботинок по ступенькам.

Карлос вышел из подъезда и немедленно закурил сигарету. Проходящий мимо бездомный — бородатый, грязный, с пакетом мятых алюминиевых банок — заметил детектива и изменил курс, свернув с тротуара и остановившись в метре от воробья.

— Доброе утро, командир. Рапортую: актуальные цвета сезона — зелёный, красный и белый. Основные модные образы: футуризм, девяностые годы, заброшенность, растаманство. Если что — вы знаете, где меня найти. Всего вам доброго, Карлос Джуанитович! — доложил бомж и пошёл дальше, на ходу прицельно высморкавшись в урну.

— Кто ты такой? — прищурившись, проговорил детектив в пустоту, ожесточенно затянулся и выпустил дым в октябрьскую морось.

Бородатый бездомный, разумеется, вопроса не услышал и ответить не мог.

Перед тем, как начать разыскивать названных Валерой личностей, Карлос решил отправиться в участок, чтобы оставить там ежедневную порцию едких желчных комментариев и замечаний в сторону коллег. «О, как они глупы, как они мерзки в своем пороке!» — подумал детектив и тронул автомобиль с места.

По дороге Карлос ощутил голод и решил заехать в забегаловку, в которую забегали и заезжали все честные детективы города. Но не всем так везло, как детективу-воробью, и автомобиль даже в столь ничтожном состоянии имели немногие: кто-то передвигался на велосипеде, кто-то — на самокате, некоторые использовали роликовые коньки, некоторые — скейтборды, часть ездила на метро, двое перемещались с помощью гироскутеров, а один — самый молодой честный детектив, камышовый кот с юго-западного района города, — прыгал на джолли джамперах, отчего — в своём бежевом плаще — был похож на кенгуру.

Карлос зашел в битком набитое заведение. Внутри было ужасно: кроме полчищ голодных детективов в зале толклась целая куча информаторов, сгоравших от желания поскорее поделиться со своими покровителями ценными новостями. На расстоянии вытянутой конечности нельзя было различить ни одного помятого лица из-за дыма — курили и детективы, и информаторы, без исключений. Лысый пенсионер-сурикат за барной стойкой постоянно мочалил губами сигару, перманентно измотанные работой и социальными проблемами официантки не появлялись без зажженной сигареты в руках, а повар со своим помощником нередко роняли тяжелые цилиндры пепла в картофельное пюре.

Тяжесть задымленного воздуха немного смягчал аромат кофе: его здесь пили многие. Некоторая часть сыщиков прихлебывала крепкие алкогольные напитки, небольшая группа делала себе сомнительные инъекции в грязных туалетных кабинках, а та часть, которая употребляла различные порошки, разнюхивалась, не вставая из-за стола. Карлос взял себе два стакана крепчайшего кофе, омлет и ватрушку с творогом — за последний год детектив ощутил все прелести и преимущества чистого сознания. Начальство, заметив, что Карлос бросил пить, даже хотело не лишать наконец-то своего единственного честного сотрудника премии, но позволить такого себе Карлос не мог, поэтому разбил в конце очередной обличительной тирады окно офисным стулом, из-за чего снова остался без надбавки.

Информатор Карлоса — тощий, ободранный индюк в маленьких круглых очках с побитыми временем линзами, — показал на дисплее своего планшета коллаж ужасного качества.

— Мерзостный джипег, Валентин Валентинович, — заметил Карлос, окуная клюв в стакан с кофе и задирая голову, чтобы проглотить горячий напиток. — Что это такое?

— Я просто даю вам информацию для размышления, — пожал плечами информатор-индюк. — Я не могу вам всё сказать прямо.

— Ха, ещё как можете! — усмехнулся Карлос.

— Это может быть связано со Шкуроходом, а может, что и нет, — продолжил Валентин Валентинович. — Но это точно касается тех ребят, которые контролируют подростковую преступность. У них сейчас новое направление, и оно характеризуется вот такими вот картинками. Эксперты говорят, что раньше такого не было, и нынешнее модное течение сметет со своего пути и полицию, и мирных граждан. Они могут колонизировать Марс без нас, детектив! — индюк хотел было сорвать с себя очки, но в последний момент краем глаза обнаружил на полу десятирублевую монету и, кряхтя, полез за ней.

— До Марса мы с вами не доживем, не волнуйтесь, — сказал детектив-воробей. — Прекратите истерику! Подростковая преступность не представляет никакой опасности — то ли дело Шкуроход!

— Шкуроход может быть связан с подростковой преступностью! — закурлыкал возбужденно Валентин Валентинович, пряча червонец в карман. — Теперь вы понимаете?

— Теперь я понимаю еще меньше, чем понимал пять минут назад, хотя знаю я больше… — пробормотал Карлос и ткнул в информатора крылом: — Так! Продолжайте в том же духе, поспрашивайте всех… Обо всём. Мне нужна общая картина. А джипег скиньте мне… Куда-нибудь скиньте, короче.

— Я скинул вам его еще позавчера, но вы же не проверяете диалоги неделями… — со вздохом сказал индюк.

— Это не помеха! У меня есть опыт работы с такими массивами данных!.. — воскликнул детектив, направляясь к выходу со стаканом кофе в крыле.

Карлос оказался на улице и немедленно закурил сигарету.

Засунув себя в автомобиль, детектив помчал по дороге в отделение, неустанно размышляя. А поразмышлять было над чем: Карлосу было поручено сложное и мерзкое дело, с которым не хотели связываться остальные, потому что виновником был явный отморозок, а брать взятки от отморозков многие до сих пор считали делом неэтичным, хотя молодое поколение полицейских исправлялось и без каких-либо угрызений совести обменивало свободу на деньги у педофилов, насильников, серийных ампутаторов, кровопийц и угнетателей духа. Из-за того, что Карлос был единственным честным детективом участка, большинство дел не раскрывалось: страшно коррумпированные коллеги предпочитали наделять дело статусом безнадежного, даже не потрудившись найти кого-нибудь невиновного на замену преступнику. Впрочем, у воробья-детектива с этим было тоже не так уж гладко: порой, убивая при задержании во время ночного сна очередного мерзкого и опасного преступника, Карлосу не хотелось заполнять гору необходимых в таких случаях бумаг, и тогда детектив избавлялся от трупа любым способом (иногда — используя стандартные точки по детрупизации для честных детективов, иногда — просто оставляя в подворотне). В любом случае, честные детективы имели единую, засекреченную базу по неофициальным убийствам злодеев, с которой сверялись, чтобы не тратить время на розыск своего честного коллеги.

Но думал Карлос вовсе не об этом, не о сложном режиме существования, который стал для него рутиной, а о деле, которое было ему поручено. Было непонятно, можно ли доверять Валентину Валентиновичу и отвлекаться на непонятный джипег, который мог быть и никак не связан с делом. На Шкурохода отвлекаться явно стоило, но детектива кое-что волновало: он не мог вспомнить, откуда у него взялась наводка, и это неслабо беспокоило детектива. Конечно, он никогда не запоминал различных мелочей, но была ли мелочью информация про Шкурохода? «Надо будет снова встретиться с индюком и спросить у него», — наметил Карлос, распахивая двери отделения.

Все разом обернулись, а еще не старый, но уже толстый и обрюзгший бульдог по фамилии Карманов сипло пролаял:

— О, дядя Стёпа пришел! Карлос, одолжить деньжат-то? — и в самом деле издевательски достал из заднего кармана брюк тысячную купюру.

Все захохотали, а Карлос начал злобно шипеть:

— Дегенераты! Я и до вас доберусь! Вы тут все подонки! Справедливость рано или поздно восторжествует! Цепи кармы вас раздавят! А ты, Карманов, — угрожающе подскочил к пухлому бульдогу детектив, — тебе я сочувствую больше всех, ты у меня первым номером в списке, ты можешь уже начинать паковать чемоданы, чтобы свалить отсюда подальше, или — рано или поздно — я тебя верну в плоскость справедливости, ты будешь строить детские дома на Колыме, и это в лучшем случае! — Карлос вырвал из лапы оторопевшего Карманова купюру и повернулся к остальным: — Подонки, подонки, вы все покрываете друг друга, сволочи!

— Джуанитыч, зайди в кассу за отпускными! — крикнул кто-то. — Когда еще нужно было. Птичья рожа…

— Зайду! Я и кассиршу проверю — вы все, все у меня в голове, так что не думайте, что меня так просто облапошить! Смажьте лучше свои ржавые наручники и научитесь чистить табельное, закуйте себя и застрелитесь! Смените носки перед кончиной! — сдавленно прощебетал напоследок детектив-воробей и ушёл.

Теперь нужно было проверить Никиту-кацапа — ондатра, профессионального инвалида-попрошайку, который побирался на площади у метро, безного тренькая на расстроенном банджо. Шизофреничные, тягучие звуки адского инструмента пугали прохожих, и Никитина банка из-под майонеза почти пустовала. Но задача инвалида состояла не в сборе денег, а в контроле надо всеми прочими попрошайками, которые имелись на площади в широком ассортименте.

Через пятнадцать минут умирающая машина детектива была уже у площади.

Карлос вышел из автомобиля и немедленно закурил сигарету.

Высмотрев безногого в толпе, детектив подкрался к нему сзади, схватился за ручки инвалидного кресла и, совершив короткий разгон, впечатал коляску в стену торгового центра. Никита-кацап удержался в коляске, но инерция сильно тряхнула его — громко клацнув челюстью, инвалид-попрошайка выплюнул коричневый, скрюченный зуб и протяжно загундосил на одной ноте.

— Чем занимается Шкуроход и где мне его найти? — вопросил Карлос без каких-либо вступлений, предисловий и прологов, развернув Никиту вместе с коляской.

— А-а-а, детектив! — инвалид опознал напавшего на него психа и превратил нижнюю часть своего лица в умственно отсталую и почти беззубую, гнилую улыбку. — А-а-а! Я вас узнал! Я ведь инвалид, я ничего такого не знаю, мне на капельницу надо через полчаса…

— Тебе с рождения не ставили капельниц, я читал твою медицинскую карту на прошлой неделе! — Карлос пнул коляску. — Если ты заставишь меня ехать ко всем остальным, я закрою и тебя, и всю вашу шайку-попрошайку!

— Меня нельзя сажать! — стал верещать Никита. — Ааааа! Инвалидам закон не писан!

Прохожие стали оглядываться на воробья в помятых джинсах и невнятной ветровке, мурыжившего у стены какого-то безногого ондатра.

— Чего делаешь-то, совсем стыд потерял? Последнее забирает у калеки!.. — укорила детектива выкриком какая-то кукушка в дутой синтепоновой куртке.

Карлос скорчился, будто от клювной боли, достал из нагрудного кармана удостоверение, раскрыл и продемонстрировал зачаточной толпе:

— Полиция, уголовный розыск! Сыск! Отдел честных детективов! Это — инвалидный угонщик!

Толпа задумалась, взволновалась:

— Безногий, а туда же!

— Да я такое удостоверение нарисую за пять минут!

— Оп-па…

— И тот мент, и этот. Оборотни в погонах, только без формы!

— Погоны у них отменили, теперь чип в руке…

— Я тебя отменю сейчас, ты, перхоть! — бросил злобно Карлос и покатил коляску в местечко потише. Он знал, что неподалеку есть крайне тихая подворотня, куда старались не заходить даже кошмарно наглые представители юной шпаны.

— Детектив, понял, понял всё! — размахивал руками на ходу инвалид. — А-а-а! Вижу его иногда, но он мне не докладывает, паспорт я его не видел, с родителями не знаком, номера телефонного его у меня нет, я не знаю, в какой школе он учился, честно, детектив…

— Сейчас мы узнаем, честно или нет! — детектив-воробей злобно щелкнул клювом. — А пока едем — подумай ещё, Никита, подумай, подумай, что будет, если ты не подумаешь как следует — тебе ведь следует задуматься об этом… И обо всем задуматься.

— Мне всего тридцать шесть рублей накидали! За полдня! А банджо-то где мое, Господи!.. — вскинулся попрошайка и чуть не выскочил из коляски. Банджо, в самом деле, осталось одиноко валяться у места столкновения коляски и стены торгового центра.

— Не волнуйся, никому не нужно твое мерзкое банджо. Его ненавидят! Ты — звуковой террорист! — Карлос остановился, выудил из заднего кармана джинсов мелочь и сосчитал монеты, потом ссыпал их обратно. — Добавлю тебе семнадцать рублей, если скажешь что-то стоящее! В противном случае я прострелю тебе локоть и заберу твою шапку!

— О, Господи! — Никита задрал рыло к небу и продемонстрировал космосу свою гнилую полость. — Детектив, знаю только, что с ним никто не хочет иметь дел, кроме совсем отмороженных! Только совсем отбитые с ним контачат, я там никого не знаю толком! Ну, сливает ювелирку понемногу, один раз в шахматы играл с Войшушушем на деньги, но это явно эпизод, эпизод е-ди-нич-ный!

— Мелочи, мелочи ты мне тут говоришь, Никита, — почти ласково прочирикал Карлос, сворачивая в ту самую подворотню. — Лучше скажи, где я могу его найти, и чем он промышляет. Меня интересуют его мозговые мануфактуры, его мотивационные станки, его внутренний трудовой договор!

Детектив остановился посреди узкого загаженного проулка. Пара мусорных баков была полностью изрисована неряшливыми полосами, сделанных маркером или краской из баллончика: здесь были эмблемы местных банд, оскорбления в адрес уголовников и работников полиции, а также телефонные номера и интернет-адреса, посредством которых можно было купить наркотики, вызвать путан, заказать избиение и сделать еще много асоциальных и незаконных вещей.

Внезапно внутри одного из баков что-то громыхнуло. Коротко, но Карлосу этого было достаточно: выхватив из кобуры пистолет, детектив-воробей бесшумно подскочил к металлической конструкции, резко откинул крышку и направил оружие внутрь. Оказавшись открытым, бак исторг в атмосферу облако крепкой мусорной вони, но Карлоса нельзя было отвлечь или смутить такими вещами: несмотря на силу смрада, детектив не сделал ни единого лишнего движения, продолжая метить теоретической пулей в зону опасности. Там, в куче мусора, обнаружились две фигуры: явно мертвая молодая крыса в короткой юбке и формально живой кот. Последний выглядел отвратительно: шерсть — в тех местах, где еще не облезла — сбилась в нерасчесываемые, монолитные колтуны; немногочисленная одежда была жутко засалена, а поверх — густо перепачкана кровью, причем под свежими, блестящими влагой пятнами громоздились старые, напрочь засохшие разводы того же происхождения. Кот поедал тело молодой крысы, которая лежала без движения, лицом вверх. Карлоса затрясло от омерзения и гнева: конечно, скорее всего, девица была проституткой или наркоманкой, или даже одновременно проституткой и наркоманкой; могла она быть и воровкой, и мошенницей, и даже убийцей, а то и фальшивомонетчицей; может — торговала чем-то нелегальным, но вряд ли заслуживала такой участи.

Бродяга испуганно блуждал своим первобытным взглядом, но, видимо, деградировал не полностью — уже издалека он услышал крики ушибленного инвалида, содержащие знакомое имя, а ещё понял, что через секунду воробей бескомпромиссно застрелит его и закроет крышку бака, поэтому неразборчиво заскрежетал:

— Не-не! Про Шкурохода знаю!

Карлос, уже было начав давить на спусковой крючок, остановился. Так оно всегда и бывает — поле само приносит тебе подсказки, главное — раствориться в нем, болтаться на одном уровне с бомжами-трупоедами, угрожать инвалидам, впитывать происходящее порами и свободно дрейфовать, пока какое-нибудь криминальное течение не ухватит тебя и не выбросит на нужный берег.

Не убирая пистолета, детектив снова достал из кармана мелочь, бросил монеты в майонезную банку, сорвал с Никиты-кацапа шапку и сказал:

— Всё, вали отсюда. За шапкой в участок приходи, если я её не выброшу.

После этого Карлос на секунду оторвал взгляд от безумного обитателя помойки и как следует пнул инвалидную коляску, рассчитывая, что она докатится до выхода из подворотни. Но детектив был слишком заинтересован неожиданным заявлением из мусорного бака, поэтому удар вышел излишне сильным — коляска рванула с места быстро, но не под тем углом, налетела на лежащие рядом кирпичи и перевернулась, выплюнув из себя безногого. Ондатр охнул от удара о землю и заорал:

— Любимая шапка! Любимая и лучшая! Ты, мент, поднимай меня теперь! Деньгу рассыпал! Аааа! Полая кость!

И правда — майонезная банка для подаяний раскололась, а монеты звонко разлетелись вокруг.

— Если не заткнёшься — застрелю или отдам вот этому гурману, — ровным голосом произнес Карлос. — Заткнёшь свой преступный рот и свои криминальные уши — усажу на коляску, как только освобожусь.

Оценив свои ближайшие жизненные перспективы, Никита послушно замолк и заткнул уши теми пальцами, длина когтей на которых позволяла это проделать. Детектив-воробей переключился на кота:

— Давай. Отпущу, если ты скажешь что-нибудь интересное.

— Шкурохода хату знаю. Я тама жил одно время, рядом, а потом увидал, а потом мужики мне сказали, что это Шкуроход. Лучше вообще ничего с ним не это, он отбитый, и не поймёшь, чё ему надо.

— Поведёшь сейчас меня, покажешь! Кто убил девку, а? Ты? — сощурился Карлос.

— Не знаю, не я! — замотал от страха башкой кот и поддал мерзостных испарений. — Нашел тута сегодня, но не остыла покамест — думаю, чё ей уже, употреблю! Ничейное оно, командир!

— Употребить бы тебя! В компост! Да ты ж и так в компосте! — сказал детектив, сплевывая. — Ну ладно. А теперь мне нужно что-нибудь интересное!

Кот напрягся изо всех сил, пытаясь нащупать в памяти что-нибудь, кроме бесконечных помоек, трупов, обносков и водочной интоксикации. Наконец он выдал:

— Когда холодно, ну, эта, мороз когда, опарыши могут жить и не становиться мухами… До двух лет!

— Ха! Ты действительно стал этнографом волею нищеты и опущенности… Вылезай, щебень! — рявкнул детектив-воробей и направился к павшему телесно попрошайке.

Пока трупоед, пытаясь совладать со своей координацией, нарушенной страхом и алкоголем, вылезал из бака, Карлос посадил инвалида обратно на средство передвижения и позвонил в участок:

— Алло! Крошкин говорит. Тут женский труп в мусорном баке. Крыса, лет двадцать. Разгрызен живот, грудь в клочья, шея… Порвана… Пришлите. В подворотне, у площади Морякова. Какой адрес? Вы что, не знаете подворотню у Морякова?! — от злости Карлос дважды выстрелил в воздух. Никита-кацап, собравшийся было наехать на детектива из-за разбитой банки, под шумок укатил прочь, а бомж, штурмуя стенку помойки, от внезапного испуга отцепился и рухнул на асфальт. — А знаете, почему? А я не скажу вам, почему! Присылайте труповозку!

Гневно оборвав звонок, Карлос направился за смердящим котом-деградантом, который кошмарно сутулился и сильно щурился — серый и хмурый октябрьский день казался ему слишком ярким.

Через полтора часа детектив-воробей затормозил у обочины в паре десятков метров от дома Шкурохода. По крайней мере, в этом его уверял сбрендивший бродяга, которого Карлос пристегнул наручниками к мусорному баку у здания почтового отделения, прежде чем отправиться на метро к своему автомобилю, брошенному у площади Морякова.

— Командир, закуй, шоб изнутри, а? — просипел кот, когда воробей вынул наручники.

— Что значит «шоб изнутри»? — раздраженно спросил у сумасшедшего поедателя крыс Карлос. — Почку пристегнуть к кишечнику, или что? Предлагаешь мне заняться вмешательством в твой организм? Заковать тебя в парадокс? Привязать к циклу?

— Не-е-е, не! — испугался кот. — Шоб я внутри был, в ясчике! Смерзну ведь, командир!

— Ты и так в ящике! Все мы в ящике! Мы все… Мы все здесь отбросы! Я ничем не лучше тебя, хоть и поприятнее, да, я однозначно один из немногих, кто еще не потерял остатки разума, нравится мне это или нет! О, прямая черта!.. — начал озлобленно и трагично причитать детектив-воробей, однако сжалился — ударил кота ногой в живот, а когда тот согнулся от боли — защелкнул браслет на грязном запястье. Лишний раз прикасаться к мерзостному обломку гражданского населения воробью не хотелось, поэтому Карлос приказал:

— Запрыгивай, чучундра!

«Чучундра» нырнул в мусор. Детектив защелкнул второй браслет на металлической ручке и отправился за своей ненавистной, но единственной в жизни машиной. Спасаясь от колкого октябрьского ветра, кот нашарил поблизости какие-то кислые тряпки и обмотал ими руку, торчавшую из бака. Теперь он мог отдохнуть.

Вернувшись через некоторое время, Карлос закурил и стал наблюдать из своего автомобиля за домом, у которого рано или поздно должен был объявиться мерзкий уголовник — уголовник должен был иметь отношение к делу, которое расследовал детектив. Он был должен расследовать это дело, а потому так и делал. Карлос почувствовал повышенную концентрацию долга в воздухе — две трети долга вносили лишь размытость и условность в происходящее, это был насильный, изподпалочный долг… Но ради последней, уверенной и безошибочной трети детектив был готов участвовать в размытии.

— И не такое размывали… — проговорил воробей, выдыхая дым и недобро поглядывая на проходящую мимо компанию голубей в обтягивающих спортивных штанах разных цветов. Он хорошо знал подобных типов: крупные, наглые, но трусливые и тупые — такие часто доставляли многочисленные неудобства мирным жителям, громко и нагло воркуя по ночам, запугивая всех местных продавцов зерна или ради забавы избивая поздно возвращающихся одиночек. К счастью, такие дегенераты — не гнушавшиеся, кстати, притеснять своих более цивилизованных сородичей — частенько становились жертвами преступных подонков рангом повыше. Здесь, на южной окраине, тупоголовые уличные голуби регулярно вступали в стычки с группами ворон и неизбежно проигрывали — стоило воронам прикончить одного из храбрецов в спортивных штанах, как оставшиеся мигом разбегались по тёмным закоулкам района.

К банде ворон Карлос относился почти хорошо — настолько хорошо, насколько вообще можно положительно относиться к преступникам и убийцам. Отпочковавшиеся несколькими годами ранее от ряда клубов радикальных феминисток и назвавшие себя «Карасу-гуми», вороны не устраивали актов бессмысленной и безосновательной жестокости, издавали свой журнал и убивали преимущественно беспредельщиков, отморозков, стеклоедов, насильников, сутенеров, расистов и злостных шовинистов. Однако, благие идеи не мешали воронам время от времени навязчиво одалживать деньги и технику у случайных жителей города или проворачивать мелкие грабежи: чаще всего грабили порнозалы, свадебные салоны и книжные магазины, имеющие в продаже книги с названиями вроде «Женщина — бери и пользуйся». В порнозалах вороны обычно зверски избивали и персонал, и посетителей — только глупых подростков почти не трогали, воздействуя на их подростковое сознание через голову: подзатыльниками и блиц-ликбезами о правах женщин и всеобщем равенстве. Хорошенько всех избив, участницы «Карасу-гуми» громили порно-оборудование.

В свадебных салонах вороны-преступницы поступали аналогичным образом; посетителей же книжных магазинов не трогали, если не застигали возле полок с шовинистской литературой — но, едва заслышав звуки выстрелов, громкое карканье грабительниц и вопли кассира с охранниками, книголюбы бросались прочь от запретных полок, даже если просто проходили мимо, и начинали набивать книгами сумки, рюкзаки и пакеты, а те, у кого никаких емкостей не было, собирали понравившиеся издания в стопки и уносили прямо в конечностях — банда «Карасу-гуми» этого не осуждала.

Во всех случаях воронами нещадно потрошилились кассовые аппараты и сейфы, из которых выгребалось все до самой последней монеты. Радикальные бандитки почему-то не могли устоять перед разного рода канцелярщиной и забирали себе упаковки приятно шуршащих в своих картонных гробах скрепок, тащили степлеры и скобки к ним, ножницы, шариковые и гелевые ручки, циркули, линейки, угольники и транспортиры — все это сгребалось в один мешок с награбленными деньгами.

Карлос наблюдал за домом уже пять часов. За это время детектив не заметил ничего подозрительного снаружи, а оценить обстановку внутри было сложно: окна были завешены колючими, в прошлом — явно казенными зелеными и коричневыми одеялами, местами — заклеены плакатами. «Пошёл ты! Уже скорее поздно, чем рано!» — внутренне обозлился Карлос, выбрался на тротуар и с силой захлопнул дверцу автомобиля. В прозвучавшем треске отчетливо читалось намерение пойти и проверить, из-за чего задремавший было в помоях кот испуганно дернулся, решив в полусне, что с таким треском детектив-воробей пойдет и проверит своего прикованного подопечного.

Но Карлос направлялся к дому Шкурохода.

Ветер к этому времени сдул тучи, и разбитый асфальт мелкой улочки пытался хоть немного согреться в лучах закатного солнца перед холодной ночью. Потоки данных, спокойно ползущие в голове детектива и плавно, но необратимо обновляющиеся, вдруг взволновались, чем вызвали у Карлоса ощутимое удивление — удивление, потому что испытывать страх воробей с рождения не умел.

— А! Физические явления, магниты бурлят! — проскрипел Карлос и на всякий случай вынул из кобуры пистолет.

И снова в голове все сгустилось — с непривычки детектив даже присел на корточки, пытаясь освоиться с резким увеличением интенсивности и ширины своего мышления. Конечно, как профессиональный детектив, Карлос каждодневно имел дело с гораздо более плотным потоком данных, нежели горожане других профессий, но нынешнее состояние было непривычным — такими сложными системами Карлос ранее никогда не оперировал. Однако, немного пообвыкнув, воробей решил продолжить влом в убежище Шкурохода.

«Это на подкорке, — успокаивал себя детектив. — Это всё проделано тысячу раз, обыск, задержание, арест и устранение я могу проделать в любом состоянии, хоть чуть-чуть отличающимся от смерти. Даже в состоянии клинической смерти!»

Карлос практически не преувеличивал — однажды, валяясь в общей палате сразу после операции[1], детектив-воробей стал бессознательным свидетелем неприятной сцены: навещавший свою супругу асоциальный алкоголист — хмурый, высокий уж — в ходе беседы со своей благоверной страшно разозлился, принялся громить больничную тумбочку и грубо, больно хватать жену-ужиху, требуя деньги.

— Знаю, с-с-спрятала, с-с-стерва! — шипел уж. — С-с-сама тут произлегаешь, а мне… С-с-с с-с-собой взяла? В матрас-с-с уже зашила? В вату запус-с-стила?

Супруга дебошира в ответ только мычала, раскоординированно мотая головой: челюсти были надежно зафиксированы специальным прибором, да и денег ужиха никаких не имела с момента замужества. В этот момент, дождавшись нужного накала событий, бессознательный Карлос выстрелил из крыла иглу от своей капельницы, попав прямо в ужиный глаз. Истошно заорав, муж-алкоголист выбросился в окно находящейся на первом этаже палаты и быстро уполз в кусты, испуганно ругаясь.

Медленно, но уверенно, детектив-воробей снова двинулся к дому.

И вновь его путешествие было прервано: на этот раз тем самым бородатым бомжом, встреченным утром. Бродяга уже избавился от своего мешка с мятыми банками и теперь тащил за собой стаю грязных кед и кроссовок, связанных вместе при помощи шнурков. Не останавливаясь, бомж просипел:

— Карлос Джуанитович! Вспомнил тут поговорку: «Была у собаки хата, дождь пошел — она сгорела»!

«Да что это за урод? Пироман? Серийный поджигатель собачьих жилищ? — снова начал недоумевать детектив. — Что за поговорка? Надо спросить у индюка, может, знает».

Бомж удалился вместе со своей покорной обувью, и теперь у детектива вновь появилась возможность продолжить воплощение своих намерений. Но мысль о внезапном усложнении действительности не покидала Карлоса, он продолжал размышлять о том, временное ли это явление, хорошо это или плохо, произошло ли такое только с ним или имеет глобальный характер и как побыстрее адаптироваться в этой обстановке. Но из состояния уютной опасности и приятной, рутинной озлобленности Карлос никуда не делся, поэтому мозгового равновесия не потерял и вскоре был уже внутри целевого дома — дверь оказалась незапертой. С порога учуяв мерзкий запах, детектив понял — мертвец, но удостовериться в его наличии было всё равно нужно. Шкуроход обнаружился в уборной: на унитазе сидел труп (навскидку Карлос определил его давность как двухдневную) муравьеда. Штаны были спущены, пальцы правой руки намертво зажали металлический шпингалет и даже будто бы прикипели к нему — осторожно открыв туго поддающуюся дверь, Карлос, не умея нарушать законы физики, свалил тело муравьеда на потрескавшийся и пожелтевший от времени кафель.

«Значит, Шкуроход ни при чём… — подумал детектив риторически и, не став усаживать труп обратно, закрыл дверь уборной комнаты, случайно сломав мертвому муравьеду палец. — Или при чём-то, но не при том, о чём я думал. О чём я только думал?..»

Обследовав дом, Карлос извлёк, не заботясь об аккуратности, накопитель из найденного на кухне ноутбука — для проверки; кроме этого детектив-воробей прихватил с собой хороший консервный нож с рукоятью из вишни и двухдневный французский багет с луком — ещё запечатанный в пакет. Потоки в голове у Карлоса стали вновь сбавлять интенсивность, хоть делали это и не особо быстро. Зазвонил мобильник: Карлос увидел на экране, ощерившись от надвигающейся близорукости, надпись «Коррумпированное начальство», переложил все свои находки в левое крыло и ответил:

— Ну, здравствуйте, Семен Петрович!..

— Здравствуй, Карлос — отозвался начальник отделения, сыч в звании подполковника. — Придётся тебе из отпуска выйти. Без тебя никак.

— Какого еще отпуска? — Карлос нахмурился. Как всегда, его отвлекали по мелочам. — Я сегодня был в участке! У меня нет отпусков!

— По бумажкам ты две недели уж как в отпуске, Джуанитыч, да и чем ты занимаешься, я не знаю. Но необходимо срочно вырвать тебя из лап отдыха — так что дуй в Сутулино, в Тухлятник, там тебя встретит Мышаковский, объяснит всё, а сам умчится, — сказал подполковник и зевнул. — А ты уж там будешь разбираться.

— Вы что, дурак? — поинтересовался Карлос, соблюдая, меж тем, субординацию.

— Нет. А ты? — отрикошетил сыч.

— Ну и я нет, — заявил, забираясь в машину, детектив. Накопитель, нож и багет были размещены на заднем сидении, которые было и так порядком завалено различным хламом. — Причем я-то точно не дурак!

— Я тоже точно! — чуть нажал голосом подполковник. — Всё, езжай в Тухлятник!

— Как вы это докажете?! — прочирикал воробей, но опоздал: хитрый сыч завершил звонок раньше. — О, город гниёт!..

И уехал в направлении Сутулинского района — все равно со Шкуроходом все запуталось окончательно. Кто дал на него наводку, почему он мертв?..

Решить судьбу кота-трупоеда Карлос забыл, но она решилась сама по себе: через день, окончательно сбрендив от жажды и голода, прикованный оборванец стал громко звать на помощь. На зов кота явились трое голубей, которые, недолго думая, забили деграданта металлической крышкой бака насмерть.

Дожидаясь зеленого сигнала светофора, детектив надумал заехать домой — было по пути. Карлос снова пожелал перекусить, да и от тысячной купюры Карманова воробью хотелось поскорее избавиться. Не обнаружив при себе средств по отпиранию дверей, Карлос дважды надавил на кнопку дверного звонка. Слушая звуки легких шагов, детектив пришел к выводу, что связку ключей он по ошибке пристегнул к баку вместе с котом-трупоедом — ключи обретались обычно в одном кармане с наручниками и частенько на них нанизывались случайным образом.

Дверь открыла дочь Карлоса по имени Макаронина.

Макаронина была, по мнению детектива, слегка пришибленной, но при этом все же умной девушкой, учившейся в выпускном уже классе местной средней школы. Будто бы под стать своему имени, Макаронина выросла очень вытянутой — худой и высокой птицей. Гардероб девушки составляли мешковатые грубые джинсы и такие же объемные свитера и рубашки. «Как карандаш в стакане», — характеризовала время от времени внешний вид дочери Антонина, супруга Карлоса.

— О, папа и батон, — опознала Макаронина. — Заходите, мужчины.

— Привет, дочка! — сдавленно прошипел Карлос, положил батон на тумбочку и стал снимать куртку. — Это — прогнивший морально, но вполне свежий своим веществом провизионный вещдок. Я бы использовал его в качестве основы для бутербродов… С чем-нибудь.

— Есть овсяная паста, есть сыр, есть листья салата, вижу в углу неопознанный кусок чего-то в плёнке, ещё — два томата… — выдала речитативом Макаронина, исследуя внутренний мир кухонного рефрижератора.

Карлос отреагировал:

— Ты настоящий холодильный акын! Экстрагируй сыр.

Наклепав бутербродов и залив кипятком растворимый кофе "Амбивалент", детектив с дочерью принялись за еду, попутно беседуя. Детектив решил не тратить времени зря и устроить своему чаду мягкий допрос; да и поглощать пищу просто так воробью было скучно. Разыскав в немыслимых завалах непрочитанных сообщений от сотен личностей относительно свежий джипег от индюка, детектив распластал картинку по экрану своего телефона.

— Макаронина, — начал Карлос, припивая кофе и протягивая девайс дочке, — Что скажешь мне об этом? Стоит отвлекаться на такое?

— Ишь ты… — пробормотала девушка, всматриваясь в изображение. — Не знаю точно, это тебе нужно к младшеклассникам. Но что-то есть.

— Что-то есть повсюду, но необходимо ли мне… Был ли Шкуроход школьником… — тихо проговорил детектив и шумно втянул в себя кофейный раствор, проворно отобрав у дочери свой телефон.

Дверь щёлкнула, в проеме появилась Антонина с пакетом различной снеди. Обнаружив детектива, воробьиха все поняла и, не меняясь в лице, заявила с порога:

— Мы развелись два года тому назад. Купила всё для рагу, если подождешь часик, то угощу.

Карлос повернул голову на девяносто градусов и сощурил один глаз — лицо деформировалось под влиянием воспоминаний, которые пытались выбить себе место в служебной памяти. Действительно, со своей супругой детектив зачем-то развёлся чуть больше двух лет назад, однако жизнь семьи Крошкиных почти никак не изменилась — постоянно забывая о разводе, Карлос заезжал к жене и дочке, иногда тут же ночевал (хотя чаще спал в своем рабочем кабинете), поедал часть продуктов и уносился прочь, ведомый полицейской нуждой. Разница состояла лишь в регулярных напоминания о разводе, исходящих от Антонины, в остальном относившейся к таким семейным переменам совершенно спокойно.

— Нет, Антонина, не время для рагу! — зашипел детектив, все еще находясь под влиянием деформации. — Я ценю твою заботу, но… Мне надо ехать! Позаботься лучше о Макаронине!

— Я забочусь о ней в рассрочку, мы с ней заключили договор, — объяснила бывшая супруга детектива, снимая сапоги.

— Это ваши заботы, дамы, я уезжаю! — подытожил Карлос, нашарил в кармане кармановскую купюру и, подмигнув, незаметно сунул её за резинку носка на ноге Макаронины. — Я разведен, институт брака прогнил! Я сам его сгноил! О, это совершенно вторично!.. — завыл детектив и убежал, перед тем одним махом допив кофе и отвоевав у вешалки свою куртку.

— Твой отец — ураган, — констатировала Антонина своей дочери.

— Да, он завихряет… — согласилась Макаронина, сцапала оставшийся бутерброд и ушла в свою комнату, откуда не выходила до самого утра.

Карлос завалился в кафе для честных детективов. К началу зимы честных полицейских поубавилось — часть, чувствуя приближающиеся холода, начали брать-таки взятки, некоторых убили, кого-то уволили (правда, большинство уволенных не замечало никаких изменений в образе жизни и распорядке дня); в кафе стало чуть просторнее и, как следствие, холоднее. Санитарно-технические коммуникации терпели поражение в жестокой схватке с собственным возрастом и окружающими условиями, поэтому отопление в кафе включалось отнюдь не каждый день.

Индюк к зиме окончательно исхудал, а его подклювная кожистая сопля выцвела больше прежнего. На левый глаз набросилось бельмо, отчего этот глаз практически перестал видеть — смирившись с утратой, профессиональный информатор вынул из оправы левую линзу и продал ее на барахолке. Но такое событие не могло пройти бесследно — лишившись тяжелого противовеса в виде линзы на восемь диоптрий, очки неудобно перекосились и норовили упасть при каждом повороте головы. Для решения этой внезапной проблемы Валентин Валентинович собрал немного свинца, безжалостно распотрошив заботливо припрятанный годом ранее неисправный аккумулятор, нагрел свинец в консервной банке и окунул в расплавленный металл левую сторону оправы.

Пока индюк отогревал конечности о картонный стакан купленного воробьем кофе, Карлос заговорил:

— Валентин Валентинович, я чувствую… Что мы немного затянули, вот что я чувствую! Вам не кажется, что работать нужно порасторопнее?

Индюк спешно проглотил кофе, которым блаженно согревал клюв, и возразил:

— Лично я приходил сюда каждую неделю, как и было условлено. А вот вас я, детектив, не видел больше месяца. И только по своим каналам я смог выведать, что вы улетели в Сербию.

— А, да! У меня была командировка! — взъерошился Карлос. — Я понял, что не стоит замыкаться только на самом городе, на этом бесполезном участке земли; я осознал, что все проблемы могут идти оттуда, ведь там тоже полно всяких подонков и уродов, их там не меньше, чем здесь! Немногим меньше! Их там мало, но они все ожесточены, Валентин Валентинович, о, они хотят расширять сферу своего влияния, они безобразны в своем распространении, хотят запустить щупальца — им нужен именно этот паршивый город!

— Так это сербские осьминоги? — уточнил индюк и получил в ответ утвердительный кивок. — Но почему именно этот паршивый город?

— Вот это вам и предстоит выяснить, Валентин Валентинович! Я уверен, что сербские осьминоги и Шкуроход — это звенья одной цепи, это волокна одного мотка шпагата, это пылинки на одном и том же подоконнике, конфеты из одной коробки, это два куска хлеба, отрезанные от одной булки!..

— Ох, не говорили бы вы про еду, — обречённо вздохнул индюк и покрепче ухватил стакан с кофе. — Про осьминогов узнаю… Но и я тут, между прочим, не сидел на месте! — ободрился информатор и, расценив сморщенную морду Карлос как просьбу продолжать, продолжил: — Во-первых, я выяснил, что тот джипег — это чистой воды надувательство. Действительно, несколько школьников распространяли подобные картинки среди младшеклассников, но спрос был очень слабый, они никак не могли заработать на этом хороших денег; потом они решили попытаться продать всё под видом стоящей истории в блоги. Тут уж и меня рикошетом зацепило…

Карлоса скривило еще сильнее. Еле раскрывая клюв, детектив процедил, роняя слюну на своё пальто:

— А ведь я сразу понял, что это не стоит и ломаного гроша, и отвлекаться на этот джипег — всё равно, что спускать своё время с горы на роликах! Вы стареете! Ваши ткани уже не те, я бы на вашем месте проверил лимфу! Советую вам снова научиться ловить мышей, вновь начать филигранно отделять зёрна от… Других зёрен… Начать снова рушить кукурузные початки… Что ещё вы раскопали, Валентин Валентинович?

— Была у меня крупорушка — поменял на технологии. Да и кукурузы больше нет… — пробормотал индюк и поправил свои освинцованные очки. — Что ещё… Ах, да! Ещё я узнал, что вы улетели в Сербию.

Воробья после этих слов будто прибило к столику огромным гвоздём, а выражение лица полицейского стало совсем невозможным. Злобно выглядывая из-за солонки, детектив сдавленно просипел:

— Валентин Валентинович, я призываю вас собраться! Мы с вами слишком расслабились, нам нужно придумать чёткий план, календарный план, нам необходимо расписать всё по дням, по часам, мы с вами должны перестать бить баклуши и заняться делом, делом, иначе мы завязнем в этом, стреножимся посреди этой болотной истории, мы ничего не раскроем — и тогда наша репутация упадёт!..

— Моя не упадёт… — пожал плечами индюк.

— Ещё как упадет! — заверил Карлос. Ему удалось отлепиться от стола и подняться на ноги. — Я могу обещать вам, что ни одна шваль с городской свалки не заговорит с вами, вас выгонят из квартиры, меня выгонят с работы, каждый прохожий будет плевать нам в лицо! Нам уже почти плюют в лицо! В меня плевали вчера, мне попали прямо на ботинок — и это все несмотря на то, что я при исполнении! Вы-то не при исполнении! Собраться, вот что нам нужно! О, бездарно потерянное время!..

С этими словами воробей-детектив схватил свой стакан с кофе и выбежал из кафе на улицу, полную грязного снега, слякоти и преступности, где немедленно закурил сигарету. Карлос чувствовал, что все ниточки, которые еще месяц назад хорошо чувствовались, теперь быстро выскальзывают из крыльев. Внезапная поездка в Сербию ничего не дала — прошпионив неделю за компанией молодых осьминогов, детектив так и не смог выяснить ничего определённого; к тому же, его всё сильнее мучил вопрос происхождения наводки на Шкурохода. Поток информации в голове, который за прошедшее время так и не ослаб в своей интенсивности, будто бы шёл через воробьиный мозг насквозь: Карлос чувствовал данные нутром, но не мог вытащить отдельных частей, которые могли бы привести его к нужным людям и нужным местам.

— Может, мне и правда пора на пенсию… — злобно, но тихо прошипел воробей, выпуская дым из клюва, но тут же себя одернул: — А, черта с два! Я совладаю с этими массивами! Я ведь ещё не так и стар, я смогу научиться… Может, дело в софте…

Кризис будто бы миновал — наконец-то детектив-воробей поставил себе цель, которая явным образом могла привести его если не к разгадке напрямую, то к новым зацепкам в этом непонятном деле. Бросив стакан с кофе на капот припаркованного рядом микроавтобуса с обледеневшими стеклами и выплюнув сигаретный окурок на тротуар, Карлос проник в свой автомобиль и поехал в клинику техобслуживания, чтобы узнать подробности про свой пропускной канал, и, если понадобится — обновить не только софт, но и железо.

Разрезая радиатором с растрескавшимся хромированным покрытием городской пейзаж, детектив напряженно думал. Впрочем, размышления его никогда не прекращались, да и напряженными они были всегда, однако сейчас градус напряженности был непривычно высок даже для Карлоса. Как он мог так раскиснуть? Какими путями в антикриминальную голову Карлоса Крошкина могли забраться подлые мысли о пенсии? Острое, практически забытое уже воробьем чувство стыда будто выдавливало глаза из орбит (детективу приходилось изо всех сил напрягать окологлазные мышцы, чтобы удержать зрительные органы на своем месте), но, к удовольствию Карлоса, быстро преобразовывалось в злость. Воробей-детектив чувствовал жгучую потребность в свершении хоть какого-нибудь правосудия (но без суда и следствия), поэтому то и дело вертел головой по хоть каким-то сторонам, высматривая хоть какого-нибудь преступника. Время было обеденное, и бесчеловечные негодяи в большинстве своем еще спали, отдыхая после вчерашних злодейств и набираясь сил на новые.

В итоге опытный глаз детектива (правый, потому что левый зрительный орган Карлос щурил чаще и яростнее, отчего этот глаз был менее опытным, хотя и показывал более чем достойный уровень) через непродолжительное время отыскал ошмёток преступности на куске обеденной глухой улочки: за полупрозрачным хребтом автобусной остановки происходила какая-то возня двух фигур, смутно различимых сквозь матовый пластик, слышались яростные вопли. Резко свернув к обочине, воробей-детектив рванул себя из автомобиля, а из своей кобуры рванул пистолет, взвёл курок и скакнул в заостановочное пространство. Его глазам открылась неприятная картина: какой-то щеголеватого вида кролик методично впечатывал свои кулаки в лицо молодого полицейского, худощавого и небритого таракана изможденного вида. Таракан в звании сержанта уже практически не проявлял никакого сопротивления и вообще лежал почти без движения, лишь его усы резво покачивались в такт ударам злобного кролика.

— Не хочется тебя убивать, но ведь не зря же меня выпустили! — отдуваясь, истерично орал кролик. — Я не могу разочаровать заведующего! У него диссертация горит, уже лет сколько, лет-то сколько уже, пора как-нибудь и докторскую защищать! Не подведу Сергея Николаевича! Не разочарую!..

Оценив ситуацию, Карлос подскочил к преступнику и с силой ударил того в затылок рукояткой пистолета. Кролик рухнул на тротуар, и с пушистой головы, как следует пропитав белую, ухоженную шерсть, начала капать на асфальт кровь.

— Ты — позорный инсект! Ты осознаешь это? — уточнил воробей у избитого сержантаа, сплюнув на его изодранную куртку. — Из-за тебя никто не уважает полицию! Ты — причина насмешек и анекдотов! Ты виноват в том, что мне хамят кассиры! Они всем хамят! Но полицейским они хамят больше, а честных полицейских они порой и вовсе не обслуживает! Вчера мне не продали сладкие сухари с изюмом! На тебя противно смотреть, противно вдыхать воздух рядом с тобой, меня тошнит от одного твоего вида!

Карлоса и правда мутило — то ли причиной на самом деле был жалкий избитый таракан, то ли в кофе воробью насыпали чего-то тошнотворного, то ли сказывалось увеличение интенсивности потока в голове. Сходу определить генез своей тошноты воробей не мог, зато с легкостью определил положение урны (она была совсем рядом, воробью стоило только повернуться), склонился над ней, сдавленный спазмом, и в следующую секунду исторг из своего желудка недопереваренные остатки бутерброда со спаржей. Таракан-лейтенант отнесся к такому зрелищу совершенно спокойно, нашарил в кармане сигареты с зажигалкой, не вставая с тротуара, и с видимым удовольствием закурил.

— Спасибо, конечно, но я ведь и документы могу у вас проверить. Я-то при форме, при знаках различия, а у вас только эмблему «ZOUO» на джинсах видно. Кстати, были у меня такие же как-то — штанины снизу истрепались за пару месяцев; оно, конечно, носить можно, но все же как-то не очень хорошо получается. И пальто было у меня похожее, только синее.

Облегченно отплёвываясь, Карлос вытащил из кармана удостоверение и швырнул в таракана. Тот, морщась от боли во всем теле, все же смог раскрыть красную книжечку и прочитал вслух:

— Крошкин, Карлос Джуанитович, опероуполномоченный… Вот это совпадение! Меня подполковник Брамин как раз сегодня хотел отдать к вам на заклание, ещё вчера угрожал…

Таракан будто бы наткнулся на бетонного медведя и замолчал: понял, что сболтнул лишнего.

— Мне плевать на давность, я не доверяю юриспруденции! — зашипел, утираясь рукавом, воробей. — Мне совершенно нет дела до того, Альберт ты или Арнольд, или Альфред, или Адольф; для меня совсем не важно, что сказал тебе этот жирный сыч… Адольф, Альберт, Аль Мухаммад… Что он тебе сказал, кстати? Мне нужен дословный ответ, сержант, я требую мельчайших подробностей и голосовых интонаций!

Таракан ненадолго задумался и вскоре выдал короткий монолог, очень похоже изображая старого гусака-пьяницу Гаврилу Шмоловича (гусак был соседом семьи Альберта по лестничной площадке во времена тараканьего детства):

— Проходят дни, пролетают года, а вы, мой друг, всё не меняетесь. Давайте с вами выпьем. Мне врачи запрещают, конечно, да и вы ещё дитя, но… Алик, куда вы… Гадёныш, сопляк! Очень надо было! Как будто я один не выпью! Ещё как выпью!

— Честный, что ли? — ухмыльнулся Карлос. — Я ведь могу это проверить, очень даже легко могу узнать, правда ли это! Я увижу границу раздела правды и твоей гнусной лжи без микроскопа, без всяческих линз и усилителей! Определю твою порочность безо всякого труда… Не отходя от этой урны… Не меняя выражения лица!..

Воробей на всякий случай еще раз плюнул на выпускающего дым таракана, достал телефон и позвонил подполковнику.

— Слушаю, Джуанитыч, — отозвался сыч.

— Говорю, Семён Петрович! Я прямо сейчас плюю на какого-то Тромба, тонкошеего дохляка с погонами сержанта… — начал Карлос.

— Я не удивлён, — вставил колкость сыч.

Детектив вспыхнул и заскрежетал:

— А я ведь вас не перебивал! Я не договорил! О какой работе может идти речь, когда вы не можете просто воспринять звуки, исходящие из моей прокуренной глотки, звуки, которые вам передает ваш телефон! Динамик вашего телефона! А телефон, кстати, служебный, и его стоимость вызывает у меня сомнения! Я не верю вашим чекам! У вас всюду фальшивка, у вас висят в кабинете поддельные портреты лжепрезидентов!.. Репродукции!.. Вы голосовали за партию снеговиков!..

— Спокойно, Карлос, спокойно! — с лёгким нажимом в голосе произнес подполковник Брамин. — Сопляк говорит верно, он и правда теперь за тобой записан.

— За мной не записываются! Все знают, что после меня нельзя занимать! Он мне сообщает бесполезные истории!.. — шипел воробей.

— Тромб записан за тобой, и обсуждать это мы не будем! Пусть помогает, так сказать. Только смотри — есть у меня подозрение, что он берёт взятки… — осторожно начал сыч.

— А вид такой, будто не берёт!.. — выдавил кое-как Карлос, и его снова стошнило в урну.

— Ты где вообще? — насторожился подполковник, услышав странные звуки, производимые воробьём. — Хотя, нет, не говори! Разберись, в общем, не маленький. Может и брать.

Отдышавшись и избавившись от некоторого количества вязкой слюны, детектив-воробей обратился к Тромбу, который всё ещё лежал на тротуаре, но успел уже докурить сигарету и закинуть несколько ног на другие:

— Ладно, хитин, поедешь со мной. Жирный дуплогнездник на тебя наехал, так что тебе можно условно верить, поставить два в уме… Или один в уме, а два пишем! У меня как раз сейчас перерыв, я ехал в одно место… Тебе этого не нужно пока знать! Но я покажу тебе, как надо обучать таких вот ушастых гадов! — Карлос пнул кролика, который до сих пор валялся без сознания. Кровь уже перестала капать с затылка сумасшедшего агрессора, а ссадина начала затягиваться тонкой коркой.

Через несколько минут грызун был загружен в багажник. Детектив вёл машину в одному ему ведомом направлении.

Стоит немного рассказать читателю о том, каким именно путём жизнь сперва запихнула таракана по имени Альберт в форму полицейского, подставила под кулаки кролика-психопата, а потом и вовсе поместила нескладного в своей конституции сержанта в один автомобиль с Карлосом.

Таракан Альберт Тромб всего месяц пребывал в облике полицейского. В полицию он пошёл не по идейным соображениям, а из-за того, что там же работал его дядя по матери — Зульфинён-дод. Родителям Тромба окончательно надоела его непутевость, и Альберту был выставлен ультиматум: либо он начинает зарабатывать деньги и наконец-то жить отдельно, или ему предоставят отдельную жизнь моментально и безо всякой подготовки. Разумно выбрав в качестве рабочего варианта первый из двух предложенных, молодой таракан осторожно начал поиски работы, не брезгуя советами родителей: в таком деле знания Альберта были ничтожны (закончив школу, Альберт поступил в институт, где успел проучиться до своего отчисления всего два года), и он полагался на опыт старшего поколения. Вскоре семейный совет сделал сыну предложение: стать полицейским. Благодаря Зульфинён-доду всё можно было устроить так, чтобы его сутулому племяннику не пришлось проходить скучную учёбу и сразу можно было работать, не слишком усердствуя.

Альберт всерьёз задумался. Примерно представляя уровень коррумпированности и расхалаженности местного полицейского отдела, он уже воображал, как во время какого-нибудь патруля (ведь должно быть у сержантов патрулирование территории) сможет просто пойти в парк, живописно засыпанный пожелтевшими листьями, сесть на скамейку, достать из сумки термос с горячим зеленым чаем и планшет… Зачарованный собственными грёзами, юный, но стремительно стареющий Тромб согласился.

Правда была недалека от истины: обладая определённым опытом, которым сам Альберт овладел очень быстро, можно было практически не напрягаться, и по большей части Альберт размышлял, как бы обустроить свой досуг в течение смены. Чуть усерднее изображать деятельность нужно было лишь под конец месяца: пару раз новоявленный сержант даже пробовал создавать какие-то документы, но у него ничего не вышло, и эта затея была благополучно заброшена: все документы сдавались без него. Единственным существом, занимавшимся бумагами в отделении (за исключением бумаг финансовых), была гидра по имени Сельвия.

До своего нынешнего возраста Сельвия добралась, будучи с рождения глухонемой, и надежды на внезапное самоисцеление в более поздних летах было, конечно, маловато. Вероятность того, что Сельвия заработает нужную для тонкой нейропроводниковой операции сумму, слабо отличалась в общем и целом от надежды на самоисцеление. Но, как ни удивительно, сама гидра совершенно не волновалась по этому поводу, полностью погрузившись в документацию, ведение которой было для девушки приоритетной областью траты жизни. Сельвия регулярно следила за всеми новинками конторского софта и сопутствующих приборов, была в курсе всех новых форм и бланков, моментально узнавала адреса, в которые переезжали те или иные ведомства… Не будучи формально честным полицейским, всё ещё молодая гидра практически не видела своего начальства, почти не получала от него никаких приказов (а если и получала, то полностью игнорировала, если те не совпадали с собственными, запутанными для постороннего бюрократическими планами) и пользовалась некоторым уважением даже у Карлоса, который на неё никогда не ругался (отчасти и потому, что она ничего не слышала, но это не было основной причиной — детектив на недостаток ума не жаловался и сообразил бы предъявить унизительные ругательства в печатном виде или просто показать оскорбительную пантомиму). Иногда детектив-воробей даже заручался поддержкой гидры, когда нужно было искать старые дела в самых темных и загадочных углах архива, одаривая девушку шоколадками за посильную помощь.

Благополучно лавируя между бесплатным проездом в общественном транспорте, ненавистью части общества к существу форме, зарплатным отделом и жаждовластным начальством в общей атмосфере тотального наплевательства, Альберт относительно неплохо проводил время в течение дня (часто, а особенно в дождливые дни, он любил сидеть в кофейне, которой заведовали панды, пить кофе и читать), вдобавок ко всему получая за это деньги. Но в скором времени Тромба будто бы сглазили: сперва он случайно попался под руку чем-то взбешённому сычу-подполковнику, который, застав Альберта спящим в дежурке, сослал сержанта под крыло Крошкина; потом на несчастного таракана напал какой-то психопат; а теперь он по собственной глупости едет в одном автомобиле с пришибленным и жестоким детективом, от которого Альберт намеревался скрываться в течение всего обозримого будущего.

Карлос вел машину в одном ему ведомом направлении, не раскрывая клюва. Травмированный сумасшедшим кроликом таракан тоже не проявлял никаких желаний контактировать, поэтому за обоих пассажиров разговаривал радиоприёмник, делая перерывы на странные, мрачные песни.

— Этот город хрипит, затянувшись узлом, у тебя гайморит, у меня перелом!.. — сипло рявкал вокалист никому не известной группы.

— Кто это? — не выдержав, подал голос Альберт.

— Группа «Печеньтрески», — отрывисто кашлянул в ответ воробей. — Первая семидюймовка, превосходный звук… Шелкографические обложки!

Альберт такую музыку не слушал и предпочел изотактично замолчать. Скоро песня кончилась, а из-под финального верещания гитарного фидбэка выполз замученный голос радиоведущего:

— Мы с вами послушали песню «Неутолимость» группы «Печеньтрески». Напоминаю, что из ваших устройств для воспроизведения сейчас льется поток, обеспечиваемый радиостанцией «Петля FM», а голос, что вы слышите, принадлежит мне, Стассу Боллотроппу. Я хожу в застиранных обносках, еле свожу концы с концами, свожу треки молодых групп за гроши; надеюсь, что свожу завтра свою невесту в кафе, если раздобуду денег, а у нас звонок. Добрый день, вы в эфире.

— Я в эфире… — победно просипел позвонивший.

— Вы в эфире, — подтвердил Боллотропп. — Представьтесь, пожалуйста.

— Я лучше не буду, — угрюмо отрезал сиплый голос. — Могу сказать только, что я баклан.

— Думаю, что нашим слушателям наплевать на это, как и мне, — парировал ведущий. — Озвучьте свои мысли.

— Говорите, что вам нужно от меня, или повесьте трубку, наконец! — рявкнул баклан.

Стасс Боллотропп с раздражением завершил звонок и сказал:

— Дорогие радиослушатели, я считаю, что это невозможно. Не хватало ещё… Ладно. Слушаем суицидальный хип-хоп от пожилых уголовников из Тухлятника, а я пойду курить. «Апатия», песня называется «Живии подыхай».

В машине зазвучали пугающие трели синтезатора и воистину самоубийственный бит ритм-машины. Альберту стало очень неуютно, он даже ненадолго задумался о том, чтобы выйти из автомобиля на ходу, но, сочтя полученные сегодня повреждения достаточными, хоть и ни в коем случае не необходимыми, решил оставаться на месте — тем более, пасмурный на вид Карлос как раз сбавил ход и подвернул к тротуару. Заглушив двигатель (а заодно и радио, в связи с чем Тромб облегченно вздохнул), воробей повернулся к таракану и угрожающе прощебетал:

— Жди меня в автомобиле! Меня не будет внутри машины какое-то время, но потом я снова возникну, я окажусь прямо на сидении. И смотри в оба.

— Я-то точно буду здесь, — вяло ответил Альберт. Истерзанный когтистыми лапами ушастого зверя организм требовал сна.

Детектив выбрался из машины и, ёжась от холодного ветра, проник в дверь под вывеской «Стоматологическая клиника ''Зубровка''». Внутри было тепло; за столом у входа сидела секретарша, в меру пожилая суслиха. На бейдже, прикреплённом к её темно-зеленому пиджаку в бежевую полоску, было написано: «Людмила Немая». Людмила знала Карлоса и, увидев, кто вошёл в двери, заметно напряглась — секретарша своими глазами видела, на что способен этот полицейский воробей, и видеть повторно такого не желала.

— Здравствуйте… — натянуто улыбаясь, протянула Людмила. — Если вы к Розанне Васильевне, то у неё как раз сейчас никого не…

Карлос, за несколько секунд воссоздавший в памяти план помещения клиники, пошел по коридору, не обращая никакого внимания на невнятную суслиху.

Искусными движениями крыльев преодолевая незапертые двери и виртуозно входя в коридорные повороты, воробей наконец-то нашёл искомое: полицейский потянул ручку двери с табличкой «Подсобное помещение» и вошёл. Конечно, на самом деле то, что скрывалось за дверью, не было никаким подсобным помещением — там располагалась небольшая, но весьма современно оборудованная хэдверная мастерская. Поскольку налоги на проведение хэдверного обслуживания в последнее время были огромными, владелец «Зубра» — польский (с французскими корнями) морж Шапоруж Чечевицкий, некогда перспективный айти-стартапер, потерпевший поражение в маркетинговой войне и ушедший в теневую сферу — предпочел нелегальный вариант ведения своего бизнеса.

В псевдоподсобке была достигнута практически вершина мимикрии: помещение действительно выглядело как обычная хозяйственная каморка, хотя на самом деле содержала все необходимые приборы, инструменты и модули в тщательно замаскированном виде. За столом сидела Розанна — лисица среднего возраста с внешностью роковой красотки, которая получила высшее образование и проблемы с пищеварительной системой. Лисица была замурована в белый халат, и из-под ворота выбивался внушительный пушистый мех.

— Ну что, Розанна, ждёшь очередного нелегального клиента? — сощурено прощебетал Карлос вместо приветствия. — К тебе есть дело. Покажи, чему ты научилась в заплеванных аудиториях нашего университета…

— Детектив Крошкин… — протянула лисица, едко улыбнулась и начала высасывать дым из сигареты, вставленной в длинный мундштук из фенолформальдегидной смолы. — Чем могу вам помочь? Желаете зубы вставить?

— Зубов мне не положено по уставу, — ощерился Карлос, двинулся к столу и чуть не упал, споткнувшись о криво уложенную швабру. — Мне бы проверить голову.

— Да, это точно, — продолжала нагло улыбаться лисица: несколькими днями ранее она случайно употребила слишком много таблеток цикломантрина, из-за чего у нее до сих пор отсутствовали страх, чувство такта и куски памяти. — Но при чём здесь я?

Воробей, и без того находящийся в перманентной серьёзности, стал серьёзным до остервенения: со стороны могло показаться, что воробью странным образом стянули все сухожилия, отчего Карлос стал внешне очень малоэластичным. С трудом продираясь сквозь зажим клювных мышц, воробей прошипел:

— Розанна, я сейчас не в том настроении… Я с детского сада не был в том настроении! Если ты будешь продолжать в том же духе, то я продолжу в ином! Это будет дух членовредительства, насилия и торжества справедливости! Я прострелю тебе хвост, мерзкая обольстительница, я не посмотрю на то, что у тебя два диплома, не вспомню про твои патенты… В конце концов, тебе платят мизерные отчисления!..

— Вы мне угрожаете… — произнесла Розанна. Она оказалась в сложном положении: с одной стороны, рана в хвосте явно не понравится ей, когда действие непомерной дозы цикломантрина закончится. С другой — это будет веским поводом к тому, чтобы завязать с этой дрянью. С третьей — лисица на самом деле не понимала, почему она сидит в кладовке и о какой проверке головы говорит Карлос, которого она, тем не менее, помнила. И если смутное нечто, касающееся чужих голов и их проверок на доли секунды выплывало из недр мозга Розанны, то про патенты она будто бы слышала впервые. Решив действовать по обстоятельствам, лиса безо всякой осторожности начала:

— Хорошо, стиляга, я вас разыграла! Выкладывайте, что у вас.

— Надо было закрыть тебя два года назад, когда ты спалила мозги той белке-технофилке… Отдать тебя взводу павианов-альбиносов… — ворчал Карлос, выкладывая на стол из кармана мелкие монеты, обёртки из-под леденцов, зажигалку и полупустую пачку из-под сигарет. — У меня такое чувство, что канал стал слишком широким… Что адаптер не справляется. Он греется, что в такую погоду, конечно, неплохо, но я не могу работать с данными с былой лёгкостью… Я ощущаю, что у меня есть всё необходимое, но совершать операции с таким массивом все сложнее. Что я тебе говорю, ты специалист!.. О, компетентность!..

С этими словами Карлос рухнул на пыльное стоматологическое кресло и что есть силы раскрыл клюв. Розанна, стараясь выглядеть уверенной, достала из халатного кармана маленький фонарик и осветила воробьиную полость. На верхней части гортани она заметила чип, покрытый самоочищающейся оболочкой. На чипе был вытравлен значок беспроводного интерфейса.

— У вас тут беспроводное… Можете закрыть, — сказала лисица, раскрывая лэптоп. Карлос, однако, клюв полностью не закрыл, оставив небольшую щель.

На рабочем столе Розанна обнаружила ярлык «Headlab SS 2.15» — будучи, как уже говорилось, более чем образованной, лиса запустила приложение и даже смогла подцепиться к воробьиному модулю.

— Пароль, — произнесла Розанна и развернула лэптоп к Карлосу. Воробей, закрыв для верности глаза, подкорочными движениями вбил двадцатидвухсимвольный пароль, и лиса поспешила развернуть устройство к себе. То, что появилось на мониторе после загрузки, не говорило Розанне ни о чем — она не знала ни одного параметра, не могла объяснить ни одного графика. Для вида лиса стала тыкать в экран тут и там, прикидывая, сколько времени может занять профессиональный анализ хэдверного оборудования.

Дверь, отделяющая каморку от стоматологической реальности, распахнулась, и в подсобное помещение просочился геккон Валера, начавший свою дефективную речь еще за дверью:

— …ствуйте, Розанна Васильевна! Небо производит воду, но посыпать всех нас кристаллами соли оно не в силах… — проплевал Валера и моментально замолчал, увидев Карлоса. Замерев на две секунды с выпученными глазами, к исходу третьей геккон уже выбегал обратно, неразборчиво крича о том, что зайдет в другой раз.

— Ты что, обслуживаешь даже таких криминальных олигофренов?.. Когда этот рептилоид вообще успел вставить себе модуль?.. — недоумевал Карлос.

— Такой же клиент, как и вы, между прочим, — чуть обиженно произнесла лиса и тут же представила, как пуля перебивает ей хвост. Логика подсказывала, что произнесенную реплику нужно было чем-то скрасить. — Хотя, конечно, олигофрен, в отличие от вас.

— Криминальный, между прочим! — напомнил воробей.

— Да, очень криминальный. В отличие от вас, вы-то совсем не криминальный… Законопослушный. Точнее, законоблюстительный. Присматривающий… В общем, я посмотрела — могу сказать, что у вас нет никаких проблем, оборудование работает в штатном режиме, — с деревянной мордой врала лиса. Секундно задумавшись, она решила дополнительно обезопаситься: — Всё, что я могу вам посоветовать — это немедленный курс… Сейчас вам напишу. По три таблетки два раза в день, после еды. Недельку попейте.

Розанна цапнула со стола бланк, выписала рецепт на цикломантрин в наивысшей дозировке и припечатала листок штампом.

— В аптеку еще тащиться… — пробормотал Карлос, пряча бумажку в карман. — Ладно, и на том спасибо. Но помни, меховая, если что — я знаю, где тебя найти… И шефа твоего засажу! А он, узнав, кто виноват — виновата будешь ты, само собой — вполне может устроить так, что тебя пришьют прямо в камере! Я бы на твоем месте подумал о ножницах, потому что весь сброд женских колоний уже запасся наперстками! Я знаю только трёх невиновных женщин-заключенных в окрестностях нашего города: двое из них — монахини, а еще одна — психически нездоровая актриса театра кукол! Такие, как ты, признали ее вменяемой, несмотря на то, что она невиновна! Она отбывает свой срок как здоровая самка, в то время как должна не отбывать его вовсе в качестве сумасшедшей!

— Обижаете, Карлос Джуанитович, — вновь непроизвольно осклабилась Розанна.

— Имею полное моральное право! И правовое тоже! Я прав со всех сторон, кроме твоей! — заявил воробей и удалился, оставив лису в одиночестве.

Розанна удалила из мундштука окурок и засобиралась — здраво решив, что обследовать клиентов в таком состоянии не очень выгодно и безопасно, лиса задумала сказаться больной. Но через пару минут сборов обозначилась новая проблема: Розанна никак не могла вспомнить, где находится её дом. Обреченно сбросив уже было надетую верхнюю одежду, лисица закрыла дверь изнутри на задвижку, щелкнула кнопкой электрочайника, стоявшего здесь же, в каморке, и вновь уселась за стол, без особых страданий раздумывая о способе достойного выхода из такой непростой жизненной ситуации, рассеянно разглядывая оставленный воробьем карманный хлам.

Вновь миновав неприятную секретаршу, Карлос вышел на улицу и немедленно закурил сигарету. Не успев сделать трех последних шагов до автомобиля, воробей-детектив непроизвольно, профессионально впился взглядом в измочаленного Тромба, лежавшего на тротуаре возле раскрытой двери переднего пассажирского места. Теперь на таракане нельзя было отыскать ни единого живого места, усы были вырваны и отброшены на капот, а из плеча лейтенанта, ловко смешав в единую массу лоскуты формы, осколки хитина и белую слизь, торчал консервный нож, взятый Карлосом из квартиры мертвого Муравьеда.

— Заводи карусель, дед! — словно в детстве зашипел детектив, молниеносно выхватывая оружие и направляя траекторию вероятного выстрела в салон автомобиля. Но все предосторожности были напрасными: в машине никого не было, а интуитивно понятный бардачный завал заднего сидения был серьёзно нарушен. «Уличный вор… Наводка? Или случайность?» — отрывисто размышлял воробей.

Чтобы предотвратить всего единожды встреченное Карлосом, но хорошо им усвоенное применения глитч-костюма, воробей на всякий случай выпустил в салон всю обойму по особой системе, повредив заднее стекло, спинку сидения, пол и крышу машины. Выстрелы не повлекли за собой неожиданностей, и детектив-воробей склонился над тараканом:

— Тромб! Мне не помешает оповещение о твоей жизнеспособности.

— Нормально, — размазано выдавил из себя Альберт. — Иду навстречу обмороку, а там и Танатос недалеко…

— К Танатосу тебя не пустят, идиот, — скрипел Карлос, заталкивая полуживого коллегу обратно в салон. — Будешь довольствоваться каким-нибудь мелким языческим божком, который лишь пучит глаза и жует гнилые сухожилия! Он и говорить-то не умеет! Отнимешь у него кость и вырубишь его, понял? А может, что и не вырубишь, ты сейчас совсем доходяжный… Доходный… Пробуй, Альфокл, пробуй! Только практика спасет тебя от удара костью. Кто тебя отделал?

— Атака проводилась с тыла, и моё зрение не справилось, — на исходе своих сил прошептал Тромб.

— Вы с ним оба хороши! — рассмеялся Карлос.

Запустив двигатель с четвёртого раза, воробей повез таракана прочь от «Зубровки», радуясь тому, что пришибленный салага больше не будет обузой на пути к распутыванию жёстокого преступного клубка из низменных и больных нитей — нитей, которые тянулись из зацикленных на пороке мозгов большей части горожан. Свет редких фонарей умножался белым, только что выпавшим снегом — самой чистой субстанцией в радиусе тридцати километров. Натужно ревущая машина с шумом пронизывала пространство, сжав в своей металлической утробе детектива, бессознательного Тромба и мертвого кролика, череп которого фатально пострадал от проверочной пули воробья.

Карлос выгрузил изломанного таракана возле детской поликлиники — первого здравоохранительного учреждения, встреченного на пути. Скинув Тромба на асфальт, детектив произвёл три выстрела из табельного куда-то вверх — специальный сигнал детектива Крошкина, который знали все врачи города — работники бюджетных и частных учреждений, специалисты с дипломами об образовании и полубезумные бездомные, которые вдруг воображали себя лекарями, приверженцы нетрадиционной медицины и законченные материалисты — все замирали в то мгновение, когда сквозь воздух прорывалась звуковая волна, взбудораженная карлосовскими патронами. Крошкин мог заявиться домой, мог навестить детский сад, куда выбранный им врач сдавал на постой своих отпрысков; детектив приезжал в любое время суток, не соотносил реальность с днями недели, праздниками и отпусками и даже состоянием здоровья самих медиков. Каждый врач слышал (а то и видел собственными глазами): если Карлос кого-то притащил в больницу, то этот кто-то, скорее всего, похож на невнятную половую тряпку, которой вытирали пол в окраинном кафе «Какаду» после субботнего вечера с поножовщиной и массовым мордобоем.

Сделав всё возможное для своего нежеланнообретенного и быстро закончившегося напарника, детектив Крошкин решил наконец-то начать разбираться с накопившимися делами всерьёз, по-настоящему. Для начала он решил встретиться с Валентином Валентиновичем, чтобы попробовать причесать все пропущенные через голову инфопотоки и прийти хоть к каким-то выводам, на основе которых можно будет начать по меньшей мере формулировать вопросы, а в идеале — сразу действовать.

Через час Карлос и сильно побледневший с момента последней встречи индюк уже сидели в неизменной детективской забегаловке. Перед каждым пернатым стоял картонный стакан с кофе, а в центре стола располагалась пепельница с горой окурков разной степени обгорелости. Детектив и информатор обдумывали стратегию разговора и смотрели в разные части грязной скатерти, пуча глаза и собирая мысли для их решительного и мощного выброса.

— Итак, Валентин Валентинович, это очень странно произносить, но я, кажется, захожу в тупик, — начал Карлос, с прищуром затягиваясь сигаретой и быстро сменяя одну недовольную гримасу другой, и чем дальше, тем сложнее и вычурнее были эти гримасы. Лицевые мышцы Карлоса едва не лопались от напряжения, но с честью держались и послушно воспроизводили всё безобразие, которое творилось в голове детектива в попытках обуздать мощные потоки данных. — Для того, чтобы выйти на какую-нибудь тропинку — знакомую мне тропинку, конечно, такую, где я смогу хорошо ориентироваться, где без труда смогу обеспечить себя пропитанием, зубной пастой и прочими необходимыми вещами, — мне потребуется ваша помощь. Я только что основательно подумал, Валентини Валентинович, и теперь я могу выдать основные темы — я смог отчленить одно от другого, есть еще порох… В кисетах… Его можно хранить в спичечных коробках… Какая ирония, не правда ли — хранение пороха в спичечном коробке? Мне кажется, мерзкие уголовники постоянно дурят этим молодые, но уже тупые головы начинающей шпаны, они романтизируют этот порох!..

— Я слышал, что они устраивают различные обряды посвящения, — прогундосил индюк и стремительно глотнул кофе. — Ведут учёт очков опыта каждого новичка, присваивают ему ранги и дают условные награды за различные достижения. Но вы отвлеклись…

— Да, это мы отвлеклись! Все отвлекаются! — встрепенулся Карлос. — Как только закончим с этим, я избавлюсь от отвлечений.

Детектив понял, что эта мысль его захватила. Ему хотелось немедленно встать, не говоря ни слова, и выйти из прокуренного, зябкого здания, сесть в свою едва живую машину и помчаться немедленно избавляться от отвлечений, устраняя их прямо по ходу своего существования. Но Карлос не был бы столь авторитетным полицейским, если бы не мог по требованию разума приводить себя в порядок и волевым усилием сдерживать различные порывы. Детектив сжал крыльями стул, на котором сидел, и начал сдавленно говорить:

— Первое, Валентин Валентинович… Вы записываете? Нам нужен протокол, понимаете, иначе мы будем бессильны! — внезапно решил Крошкин. Индюк, как настоящий профессионал своего дела, с невероятной для своего возраста, физического состояния и характера ловкостью расправил пожелтевшую от старости салфетку и достал из пиджака обломанный карандаш. Карлос продолжил говорить: — Первое — это Шкуроход! Нам нужно определиться, откуда у меня наводка на него: как давно я его ищу, кто мне сдал этого подонка? Да и подонок ли он? Может, Шкуроход — не преступник, а потерпевший?..

— Карлос Джуанитович, давайте сперва общие направления, ради бога — мы утонем в тонкостях! — взмолился заслуженный информатор, дрожащими крыльями указывая на салфетке первый пункт повестки непонятного отрезка времени — дело и его обсуждение могло растянуться на сколь угодно продолжительное время, но могло и вовсе оказаться уже законченным.

— Вы правы, Валентин Валентинович, вы правы… — прохрипел воробей, поднял в воздух левую ногу, сплюнул на то место, где секунду назад безмятежно покоился ботинок, после чего вернул обувь и конечность, вложенную в неё, на прежнее место. — Второе — это бездомный бродяга. На вид — полная обезмозженность, но он что-то знает. Возможно, он связан со Шкуроходом, но я не могу сказать ничего наверняка. В этом вопросе я целиком надеюсь на вас… Нет, на себя тоже надеюсь — всё же именно я с ним регулярно встречаюсь, я постоянно натыкаюсь не него во всех возможных координатах!..

— Бездомный… Как я его найду? — спросил Валентин Валентинович, рисуя одному ему понятные стрелки от первого пункта ко второму, кривые треугольники и схематичные, но узнаваемые грузовики с зерном.

— По-моему, он неандерталец… Все детали потом, потом!.. — искорёженно выдавил из себя воробей. — Третье — похищенные сегодня улики. Нужно узнать всё про того муравьеда, которого я нашел в доме… Я у него взял кое-что — не помню, что именно, но я наверняка был близок к разгадке, ведь просто так никто не станет воровать из моей машины. Даже не просто так мало кто станет, а если это произошло — значит, причина достаточно веская!.. Это может быть связано с политикой. Или с полицией. О, я опять пускаюсь в рассуждения, мы тонем, как вы и предсказывали… — горестно взвыл Крошкин и влил в нутро остатки кофе, сопровождая напиток мощной затяжкой дыма дешёвой сигареты.

— Погрязаем, — с надломом в голосе сказал индюк и на пару секунд зажмурил глаза, чтобы не заплакать. — Погрязаем в деталях…

Карлос взялся за тощие плечи информатора и энергично потряс их, приводя Валентина Валентиновича в чувство:

— Соберитесь! Ведите протокол! Осталось не так много… Четвертое — мой канал. С ним что-то случилось — конечно, это не может помешать мне выполнять свой долг честного полицейского, но это может здорово увеличить время…

Вдруг детектив оцепенел.

Он понял, что впервые в жизни совершил настоящую ошибку. Как он мог думать о своей собственной проблеме, которая касалась лишь его профпригодности, наравне с прочими, по-настоящему дельными пунктами расследования? Как он мог продолжать работать — потреблять государственные средства, потрошить карманы честных налогоплательщиков — в таком состоянии, которое растягивало всё в три, в пять, в десять раз? Случилось небывалое — ужасный стыд вспыхнул в каждой клетке воробьиного организма; Карлосу казалось, что все его перья — это инородные острые предметы, смазанные смертоносным ядом, воткнутые в тело воробья кошмарным маньяком. Стыдливая реакция на мысли о пенсии в сравнении с этим казалась ничтожной. Воробей с ужасом осознавал, что он мало чем отличается от всех его «коллег» — именно тех, которых он всегда видел в кавычках. В животе заныло, по телу разлилась тошнота, начала отниматься нога, бельмо стало заволакивать правый глаз. Крошкин понял, что нужно действовать, нужно было что-то предпринимать и всё менять.

— Здесь же через неделю, — скороговоркой, стремясь как можно меньше открывать клюв, выпалил детектив в сторону ничего не понимающего индюка, рисующего на салфетке рожок мороженого. — Работайте по пунктам пока. Мне нужно…

Не договорив, Карлос — шатаясь, чуть не на четвереньках — выбежал из забегаловки, оставив вместо себя остывший картон пустого стакана из-под кофе и слегка нагретый стул.

Город обдало дыханием весны. Весна не чистила зубов и имела дополнительно к тому какие-то иные проблемы, более внутренние. Вести дела с такой весной никому не хотелось, но выбора не было — сутенёристый город подсовывал своим жителям только одну гнилозубую проститутку, и большинство горожан не брезговало, поминая поговорки про дареного коня и синицу в руке. Конечно, неделей не обошлось — детектив Крошкин пропал со всех радаров, эхолотов и мониторов на несколько месяцев, что не могло не отразиться на жизни города — естественно, не в лучшую сторону.

Прежде всего пропажа Карлоса аукнулась полицейскому отделу — примерно через неделю после пропажи своего главного и практически единственного честного сотрудника подполковник-сыч Семён Петрович стал плавно переставлять рельсы своего сознания в раздраженно-злобную сторону. Никто не знал, совпадением это было или нет, но факт оставался фактом: Семён Петрович начал цепляться к каждой мелочи, требовал приводить в порядок форму (в то время как часть полицейских в отделе, редко покидающих оный, и вовсе не носили формы, а облачались в спортивные костюмы или махровые халаты), постоянно орал и завел обыкновение каждый день разбивать какой-нибудь предмет нехитрого конторского обихода.

— Развели тут, уроды! А мне потом… На планёрках и совещаниях… Понимаешь… Я там — там! — за всех вас, между прочим! А вы!.. — кричал сыч, расколотив очередную кружку, дно которой устилали еще влажные чайные листья. Но воробья ни в одной своей гневной речи подполковник не упоминал.

Жизнь сотрудников отделения полиции, в котором ранее свирепствовал Крошкин, перестала быть весёлой и безмятежной, даже сверх- и целиком внеполномочное насилие не могло вернуть радость нерадивым полицейским — атмосфера странным образом накалялась с каждым днём. Накал аккумулировался, пока однажды, не выдержав шума собственной крови и тошноты, коллектив отделения решил найти Крошкина — хотя бы для проверки.

— Давайте посмотрим, может, что-то изменится! — проговорил старый сморщенный черепах по имени Роздан Моксор, курировавший всех сутенёров и «вольных» проституток в районе. — Невозможно ведь!

— Ты его будешь искать, что ли? — усмехнулся молодой быкообразный крыс Окучин. — Старый ты тарантас! Да тебе быстрее в панцирь бревно заколотят.

— Что ли! Можно так подумать, будто тебе не заколотят! Под хвост! — ощерился Роздан, про себя подумав, что нужно как следует припугнуть всех лесопильщиков — не хватало еще, в самом деле, деревянных проблем.

Дебильно-нахальная улыбка исчезла с лица Окучина; пробормотав: «Ага, конечно!..», крыс схватил первый попавшийся лист со стола (это была ориентировка на серийного убийцу, уничтожавшего своих жертв при помощи системы бамбуковых палочек, втыкаемых во все крупные места скопления и перемещения крови; сама кровь, по-видимому, собиралась при помощи мультиворонки в пластиковую канистру) и удалился в дежурку, где пил чай и перечитывал раз за разом ориентировку до самого конца рабочего дня.

Волею случая произошло так, что в этот наэлектризованный невидимыми частицами паранойи и страха вечер розыскным посланцем отделения был избран Альберт Тромб, вышедший на работу парой дней ранее. Взваливший на свой панцирь лидерство в стихийной операции по поиску Карлоса Роздан Моксор, пощелкивая своими костяными губами, вдруг выпучил глаза в сторону вяло перебирающего ногами таракана. Втолковав Тромбу, что именно ему предстоит вернуть Крошкина обратно или хотя бы проинформировать начальника о местоположении воробья, Роздан оскалился в улыбке, которая словно принадлежала лицу потомственного дегенерата с выраженной психопатией и тягой к насилию.

Но Альберт почему-то не вдохновился идеей старого черепаха, из-за чего получил мощный удар в живот[2] от подскочившего (по сигналу Моксора) гиббона по фамилии Жжошпол. Выслушав целый список угроз — как по служебной части, так и по криминальной, — полусогнутый Тромб предпочел угрюмо согласиться, будучи практически уверенным, что найти Карлоса ему, разумеется, не удастся. Чтобы один из самых опытных, страшных, честных и умелых детективов всего города дал себя найти каким-то заправским, обрюзгшим полицейским, извивающимся в огромной массе лени и пороков?..

Поэтому таракан согласился — ему не хотелось снова загреметь в больницу из-за неподвластных ему мелочей. Но всё оказалось не так просто. Конечно, первые несколько дней Тромб, как всегда, болтался по городу, бездельничал и размышлял о самых разных вещах и явлениях в диапазоне от распределения цен на кофе в зависимости от района, где располагается магазин, до масштабных философских проблем. Но схему деятельности пришлось менять — вскоре Роздан затребовал устный отчет о направлениях и результатах поиска. Альберт, будучи полностью погружённым в свои вязкие размышления, сходу не придумал хоть сколь-нибудь приемлемой лжи и предпочел тактику многозначительного молчания. Получив несколько новых повреждений от того же Жжошпола, Тромб сдался окончательно:

— Как я его найду? Я же не детектив, я патрульный — вот и патрулирую, Крошкина еще не встретил… — с усталостью в голосе проговорил таракан.

— А ты как думал? Как думал, а? — набросился на него Моксор, схватил за ворот и стал трясти избитого вновь сержанта, будто надеясь взболтать Альберта до улучшения поисковых характеристик. Черепах непрерывно тряс Тромба в полной тишине около минуты, после чего резко отбросил таракана на давно не мытый пол, достал из ящика стола недокуренную сигару и возобновил её горение. — Каждая уличная шестёрка знает личную шестёрку Крошкина — этого двинутого индюка. Как его там… Не помню! Он тоже знает многих шестёрок, даже приличных шестёрок рангом повыше — шестёрок из старой гвардии, настоящих прихлебателей. Постоянно трётся в их честной забегаловке. Работай, понял? Шестёрка!

— Понял, — мрачно буркнул Тромб, поднимаясь с грязного паркета и отмечая странную фиксацию черепаха на цифрах. — Я поговорю с индюком.

— Клоун! — всхохотнул кто-то. Альберт не видел, кто именно.

Через десять минут таракан постучался в кабинет к подполковнику-сычу. Семен Петрович сидел в своем кресле с необычайно хмурым видом.

— Вот, — сказал Тромб и положил на стол начальника кое-как накарябанное заявление об уходе.

Дочитав до слов «прошу уволить», сыч кашлянул и попытался изобразить лицо толстого, пораженного судорогой лицевых мышц пса.

— Вали, — негромко произнес сыч, но потом одумался, бросил в бронебойное оконное стекло электрочайник[3] и громко заорал: — Вали отсюда, уродец! Таких, как ты!..

Но таракан не дослушал: воспользовавшись одобрением подполковника, Альберт беззвучно вышмыгнул из кабинета, тихо преодолел все изгибы казённого здания, отделявшие уже бывшего сержанта полиции от выхода, и смог позволить себе нормальную громкость жизнедеятельности только за первым поворотом, как раз неподалеку от палатки с дрянной уличной едой. Обед был давно, и чувство голода уже начинало довольно настойчиво обращать на себя внимание.

Все знали, что у большинства зайцев, живущих в городе, был отдельный, максимально замкнутый социум. В большинстве своём зайцы были приверженцами и ревностными хранителями традиций очень экзотичного и малочисленного верования. Ушастые граждане проповедовали ненасилие и всячески избегали внешних конфликтов, взамен предаваясь масштабным внутренним, которые были, как предписывала их вера, весьма мрачными. Но даже такие моральные аскеты, как зайцы, иногда приходили к конфликту, на случай которого религия предписывала единственно возможный вид заячьей битвы. Если случался неразрешимый спор, то поступать следовало так: секундант брал револьверный инъектор и случайным образом заряжал туда заряды с иглами. Вращая барабан и нажимая на спуск, каждый из дуэлянтов мог сделать себе инъекцию чего угодно: от физраствора, глюкозы и витаминов до анилина, серной кислоты и кетамина. Набор зарядов зависел от секунданта и его отношения к делу — были такие, которые при самом пустячном недопонимании и незрелом решении о дуэли уверенно заряжали в барабан растворы солей радия и фенола; другие же забивали все, насколько это возможно, ячейки безобидными растворами, и лишь в одну вставляя что-нибудь условно плохое, не имеющее тяжелых последствий.

Карлосу Крошкину не повезло — всего через четыре месяца проживания среди смиренных зайцев он стал инициатором выяснения отношений через револьверный инъектор. Воробьиная кровь разбавилась формалином, но детективный организм все же не сдался совсем — Карлос ослеп, но не умер. Когда воробей смог встать с кровати, он, наощупь одевшись, закурил (чего не позволял себе с момента пришествия к зайцам) и ушёл прочь. Старая сиделка-зайчиха Марта была последней, кто видел Карлоса Крошкина.